Требуется отсебятина. В чем специфика образования по-американски?

Недавно Facebook всколыхнула дискуссия вокруг поста, сравнивающего российское и американское высшее образование. Автор текста Елена БРАНДТ, выпускница МГЛУ, проучившись год в аспирантуре Университета штата Флорида (FSU), поделилась личными впечатлениями и размышлениями о различиях двух систем высшей школы. С автором, возможно, не все и не во всем согласятся, но ее мнение однозначно заставляет задуматься.
FSU — типичный американский университет: это не Лига плюща, но и не низ иерархии. В рейтинге публичных университетов он в этом году даже вошел в первую двадцатку. Мой факультет — на 60-м месте среди всех факультетов психологии в США, а программа — на шестом месте из всех программ по социальной психологии в мире по публикациям в качественных рецензируемых журналах. В целом так, как учусь я, учатся в Америке многие.
Было бы логично сравнивать FSU с каким-нибудь российским университетом около 20-го места в национальном рейтинге.
Первое и главное различие — это роль студента. В России ты в целом не субъект, а объект учебного процесса. Кто-то за тебя заранее все решил, не спросив. Тебе поставили цели, дали расписание, и после этого ты много лет всем что-то должен, а тебе ничего никто не должен. Если ты не согласен с материалом или у тебя есть по его поводу свои мысли, тебя часто разными способами заставляют не высовываться и не мешать спокойному субъект-объектному образовательному процессу. Объяснение, думаю, в госплановой экономической модели высшего образования. Вузы гораздо слабее конкурируют за студентов, чем студенты за вузы. Студентам вузы нужны, потому что в них можно бесплатно или за дешево получить корочку (для трудоустройства она уже такого большого значения не имеет). Но главная ценность вуза для половины российских студентов — откосить от армии. При этом людей, которые хотят откосить, больше, чем могут принять университеты, поэтому есть конкуренция, но только в одну сторону. В итоге российский студент — это получатель госпланового блага от государства, а университет — это место, где какие-то люди собрались оценить, насколько усердно студент это благо получает. Это место, где иногда очень хорошие и достойные, иногда какие-то случайные, а иногда не самые заслуженные и не очень выдающиеся люди имеют над тобой власть и могут ставить тебе плохие оценки, потому что в силу односторонней конкуренции власть над студентом у них, в общем-то, неограниченная. В обратную сторону это не работает — университеты ни перед кем из прямых получателей продукта не отчитываются, никому не должны. Спроса с них нет ни у родителей, ни у работодателей. У государства спрос, конечно, есть, но формальный и развитию качества никак не способствующий. Как следствие, получатель блага студент не оценивает поставщиков блага преподавателей, и это — большая проблема. Как пассивный благополучатель, а не требовательный заказчик студент рад всему, а точнее, ко всему привык. Поэтому в среднем для российского профессора нет особых внешних стимулов улучшаться. Нет связи между тем, что студентам нравится, что им интересно, и его зарплатой и статусом. Я совсем не хочу сказать, что у преподавателей нет внутренней мотивации учить хорошо. Конечно, она есть, и в России много прекрасных профессоров. Но каждый, кто понимает немного в социальных науках, согласится, что внешние инсентивы (английское incentive — «побуждение, «поощрение») не менее — а для общества в целом, пожалуй, и более — важны, чем инсентивы внутренние. Ну, или, по крайней мере, они более управляемы.
В США все наоборот. Студент — субъект процесса, потому что он — заказчик. Он платит за образование либо деньгами (огромными), либо, если он аспирант, своим временем и квалифицированным трудом. Студент — это клиент, и по большому счету он всегда прав. Студент решает, какие курсы ему брать и как распределять время, хотя, наверное, в высшей школе это выражено чуть сильнее, чем в колледже. Если студент что-то не понял, он прямо на занятии скажет: «Непонятно». Преподаватель подстроится или назначит встречу, чтобы лично ему все объяснить. Если студент что-то не успел, попросит отсрочку. Если неудобно сдавать экзамен в определенный день, сдаст в другой — система позволяет проконтролировать, чтобы он это сделал честно. Не сдал — дадут второй шанс. Неинтересно? Непонятно? Преподаватель случайно обидно пошутил? Напиши об этом в mid-semester evaluations (оценивание преподавателей в середине семестра), а если все продолжается, напиши в итоговом оценивании. Если трудно только тебе одному, преподаватель поможет тебе. Если трудно многим, он изменит манеру преподавания и оценивания. Ну, а если у преподавателя все постоянно плохо и низкие оценки в среднем от всех, то, возможно, он не будет больше преподавать. Короче, студент — это заказчик услуги, и, несмотря на высокий статус преподавателей и большое уважение к ним, в центре внимания все-таки студент.
Почему же студенты не злоупотребляют, не списывают, не донимают преподов, ничего не делая сами? Наверное, возможное объяснение состоит в том, что конкуренция работает в обе стороны: вузы конкурируют за лучшие умы, но и умы — за вузы. Тебе дают шанс, но если ты не тянешь, на твое место легко найдется кто-то другой. В результате у обеих сторон есть базовая мотивация быть лучше, поэтому правила игры можно основывать не на понукании и наказании, а на презумпции добросовестности и личной ответственности. Конечно, и здесь есть фрирайдеры (люди, не признающие правил), которые не ходят весь семестр, потом получают плохие оценки и пытаются испортить профессору evaluations. Но если преподаватель на самом деле хороший, то бедный фрирайдер падет в неравном бою с законом больших чисел — хорошие отзывы остальных студентов все равно дадут надежное среднее значение.
Как следствие общей экономики процесса, качество основной услуги — преподавания материала — в американском вузе совершенно несравнимое. Это отточенный продукт, созданный для пользователя и постоянно улучшающийся. Взять, например, геймификацию. Обучение построено в некотором смысле как игра: большая задача чему-то научиться разбивается на много маленьких подзадач, и на каждую есть тренировка и обратная связь, а общий балл складывается не из одной оценки за экзамен, а из многих маленьких оценок за самые разные вещи. В начале курса ты узнаешь, как и по каким критериям тебя будут оценивать: на какой процент финальная оценка будет состоять из оценки за домашние задания, за вопросы к дискуссии, за групповую презентацию, за экзамен в середине семестра, за твой личный финальный проект или финальный экзамен, за лабораторные задания, даже за посещаемость. Что делать, если ты что-то не успел? Все это обязательно расскажут в самом начале. Люди любят контроль, поэтому преподаватели много работают над структурой курса и введением в него, чтобы все было максимально прозрачно, логично, понятно.
Узнав заранее правила игры, студент может определить свою стратегию: как распределять время на курс, чтобы все успеть, а может быть, и не все, если нет такой задачи. А дальше начинается курс, и с ним такой интересный и для русского человека непривычный ход событий, что приходится понемножку все делать с самого первого дня. Нельзя просто так весь семестр не ходить, а потом в последнюю ночь посидеть и чудом сдать. Точнее, можно, конечно, но тогда ты заработаешь максимум 40-50% от возможного балла. Короче, как работал, так и заработал.
Второе различие — в экзаменах. Никто не проверяет, что ты знаешь, — все проверяют, что ты думаешь. При поступлении не было экзамена по предмету — были GRE (вступительный тест) на математику и логику и эссе о том, какие у тебя исследовательские интересы. Знание литературы проверяли через год, когда уже сориентировали в ней, показали, что и как читать и как критически к ней относиться.
То же касается и типичной домашки любого graduate-курса. Ты прочитал кучу литературы, но, пожалуйста, не надо ее пересказывать, все ее тоже прочли — поделись лучше своими мыслями. Многие классы проводятся в форме дискуссий, где от тебя ожидается, что ты не выучишь, а осмыслишь материал и поделишься информированным мнением о нем. За все время обучения с кучей сложных курсов и экзаменов у меня не было ни одного экзамена по любимым советским билетам. Да, такие форматы больше характерны для аспирантуры. Но и от студентов колледжа довольно рано ожидается «отсебятина» в хорошем смысле слова: их мнения, обобщения, понимания, идеи, предложения. Ни в коем случае не пересказы. На пересказы — запрет, и за них обычно снижают оценки. В России же популярное слово «отсебятина» говорит само за себя: твое мнение никого не интересует, выучи и расскажи, что говорят другие умные люди.
Третье — это то, что образование идет рука об руку с исследованиями. И речь не только о том, что в вузах преподают люди, которые занимаются наукой и публикуются, но и об исследованиях самого образования. Начиная с детских садов и заканчивая университетами, все новое, что вводится, основывается на исследованиях.
Когда летом мы готовились к осеннему курсу, я наблюдала, как преподаватели постоянно созванивались и обсуждали, как сделать курс лучше, интереснее, понятнее. Для них действительно важно понять, как структурировать контент, как мотивировать студентов, как сделать так, чтобы они не боялись задавать вопросы. Преподаватели по своей инициативе организуют воркшопы по онлайн-обучению, структурированию курсов и, конечно, по diversity&inclusiveness (разнообразию и инклюзивности). Тут вечная тема, как всех уравнять в возможностях. Это все, конечно, очень впечатляет.
Много чего еще можно перечислить в американском подходе к образованию: повсеместное использование LMS (системы для создания курсов и тренингов), отношение к ошибкам как к возможностям, установка на рост, престиж образования и так далее. Понятно, что американская экономика сильно обязана американскому образованию. Конечно, далеко не все тут идеально устроено. Например, похоже, что именно платное высшее образование формирует кастовое американское общество: у твоих родителей либо были деньги на твой колледж, и тогда ты в среднем классе, либо не было, и ты туда никогда не попадешь. Я не говорю, что образование обязательно должно работать по законам дикого капитализма. Есть и компромиссы, например, канадская система. Но, сравнивая образование, которое я получала в Москве и которое получаю сейчас в Таллахасси, я понимаю, что то, как высшее образование управляется в России, уже привело к сильному отставанию в качестве. И приведет к еще большему.

Подготовила Наталия БУЛГАКОВА

Фото: prouchebu.com

Нет комментариев