12 апреля 1961 года застало школьника Юру Батурина в поселке Вербилки, что в 100 километрах от Москвы. Вообще-то жил он в Москве, но после четвертого класса упросил родителей отправить его учиться к бабушке и дедушке, школьным учителям, потому что к Вербилкам Юра был привязан всей душой. Поселок, кстати, знаменитый: когда-то там была фарфоровая мануфактура Гарднера, впоследствии знаменитый Кузнецовский завод. Существует он до сих пор, его продукцию в стране и мире знают как “фарфор Вербилок”.
— Какая там восхитительная природа — лес, река! — вспоминает директор Института истории естествознания и техники им. С.И.Вавилова РАН, летчик-космонавт, профессор Юрий Батурин. — А какие были продукты — одно коровье молоко чего стоило! С молоком этим оказалось связанным выдающееся событие.
Учился Юра во вторую смену, и с утра бабушка послала его к молочнице. Давно пора было идти, а он все тянул — книжку дочитывал. И вдруг услышал по радио позывные, а потом Левитан объявил: первый человек полетел в космос! Юра выскочил на улицу и сообщил всем приятелям потрясающую новость. В те годы он мечтал стать летчиком и теперь еще больше укрепился в верности выбора. Нельзя сказать, что сразу решил стать космонавтом, но мысль такая возникла: раз летчик Юрий Гагарин полетел в космос, значит, и ему не заказан путь на орбиту.
— С благодарностью вспоминаю четыре года, проведенные в Вербилках, — рассказывает Юрий Михайлович, — там я так поздоровел, что впоследствии смог стать космонавтом. Но после восьмого класса родители забрали меня в Москву — пора было готовиться к поступлению в институт. Сдал документы все-таки не в летное училище (из-за небольшой близорукости), а на Физтех (физтехи употребляют предлог “на”, ведь первоначально это был факультет МГУ), выбрав факультет радиотехники и кибернетики (я увлекался радиотехникой, собирал транзисторные приемники). Прошло два года — в космос стали летать не только военные летчики, но и гражданские специалисты. И я решил, что у меня появился шанс, так почему не попробовать стать космонавтом?! Для начала перешел на факультет аэрофизики и космических исследований. А по окончании Физтеха пришел на знаменитую королёвскую фирму, теперь это РКК “Энергия”.
Юрий Батурин проработал там почти 10 лет, занимался бортовым компьютером и разработкой систем управления корабля “Союз-Т”. Начальников у него было много, но самый большой — академик Борис Евсеевич Черток. Сегодня он пишет книги вместе с бывшим подчиненным, хотя ему идет сотый год. В 1980-х в стране начались бурные перемены, и Ю.Батурин ушел из фирмы. Увлекло новое направление — математическое моделирование социальных процессов, и он искал работу, на которой мог бы приложить эти знания. Потом на время (четыре с половиной года) его бросило в политику. Юрий Михайлович был помощником Президента России по правовым вопросам, следующая ступень — помощник по национальной безопасности, еще одна — секретарь Совета обороны. Затем его выбросило из политики, и он вернулся в космонавтику.
В начале 1990-х годов в космос уже летали специалисты в возрасте (даже в очках), и он решил: почему бы не попытаться! Тем более что медицинские требования не показались столь уж суровыми. Прошел все испытания, затем и главную медицинскую комиссию. Помогло Ю.Батурину то, что и образование, и инженерный опыт были непосредственно связаны с космонавтикой. Трудовую книжку в Центр подготовки космонавтов он принес в 48 лет. Кстати, ни тогда, ни сейчас не существует допусков по возрасту. На первых порах были лишь рекомендации: зачислять тех, кто моложе — у них здоровье лучше. Но с тех пор космонавтика повзрослела, посерьезнела. Техника стала намного сложнее, а время на подготовку космонавтов — более долгим. А потому неудивительно, что сегодня на борту кораблей есть и 50-летние труженики славной этой отрасли, глядишь, появятся и 60-летние.
— Космонавты и медики относились ко мне вполне доброжелательно, — вспоминает Юрий Михайлович. — Для врачей я представлял определенный интерес, признался мне один из них: возраст солидный, а со здоровьем все в порядке. А после того как прошел главную комиссию, мне посоветовали преподнести маме большой букет роз. Ведь это ей я обязан отличным здоровьем. А еще, добавил про себя, моим любимым Вербилкам.
— Легко ли вам дался первый полет в 1998 году?
— Продолжительность его была 13 суток. С точки зрения медицины, проблем у меня не было. Причем эксперименты начал проводить сразу же, еще до стыковки с “Миром”. Дело в том, что многие ученые сомневались: может ли космонавт начать работать сразу после выхода на орбиту, не тратя полагающегося времени на адаптацию. И я своими экспериментами доказал, что это возможно.
В том экипаже я был космонавтом-исследователем. Затем сдал дополнительные экзамены, получил квалификацию космонавта-испытателя и во второй полет (2001 год, на снимке) примерно той же продолжительности отправился в качестве бортинженера. На этот раз у меня были другие функции — больше внимания пришлось уделять самому кораблю и экспериментов провел меньше. Теперь мне все было знакомо и привычно. Я уже знал, каких ощущений надо ожидать. И в первом, и во втором полете вел дневники, потом сравнил записи и убедился, насколько они разные по стилю. Вернулся на Землю и стал готовиться к следующему полету. Однако не сложилось.
— И сам полет, и работа на орбите — нелегкое испытание. Наверное, можно было ограничиться одним космическим путешествием?
— Если бы это была всего лишь детская мечта, то да, хватило бы и одного полета. Но космонавтика — моя основная профессия и к тому же большая любовь. Ради одного желания оказаться в космосе не стоило бы почти 12 лет трудиться в Центре подготовки космонавтов, из них девять лет заместителем командира отряда космонавтов по научно-испытательной работе. И впоследствии, чем бы ни увлекался, старался следить за всем, с ней, космонавтикой, связанным. А когда работал в Кремле, то даже помогал. И сегодня продолжаю заниматься ею и как ученый, и как писатель. Меня по-прежнему интересуют самые разные ее аспекты. Среди них история космонавтики и повседневная жизнь космонавтов, международное космическое право и прогнозы развития отрасли. Ей посвящены пять-шесть моих книг, и сейчас, к 12 апреля, выходит еще одна. А всего книг у меня, наверное, полтора десятка, более 200 научных публикаций. Продолжаю писать о космонавтике и как журналист: я обозреватель “Новой газеты” и спецкор журнала “Новости космонавтики”. Читал лекции на факультете журналистики, а сейчас веду семинары для тех, кто действительно любит космонавтику. Проникнувшись ею, три мои студентки написали книжку для детей “Желаю вам доброго полета”. Обратите внимание на название: этими словами Королев напутствовал Юрия Алексеевича Гагарина. Фактически это учебник космонавтики для школьников.
— А с работой в Институте истории естествознания и техники (ИИЕТ), который вы теперь возглавляете, космонавтика связана?
— Безусловно. У нас есть группа истории космонавтики. Но для меня лично существует и другая связь. Года три назад (я еще работал в Центре подготовки космонавтов) несколько академиков и членов-корреспондентов, работающих в космической отрасли, написали письмо президенту Осипову. Главная его мысль: скоро 50 лет, как мы летаем в космос, однако изучением этого опыта РАН фактически не занимается. Авторы просили меня передать письмо главе академии, что я и сделал. Прошло еще, наверное, год-полтора, и на Гагаринских чтениях познакомился с сотрудниками ИИЕТ. Они говорили о необходимости создания Центра истории космонавтики. И их письмо я помог передать президенту РАН. А через какое-то время меня пригласили в президиум и предложили возглавить институт. Отказывался долго, но затем неожиданно для себя согласился.
— Сегодня, по-моему, не слишком многих волнуют сообщения о новых полетах в космос. Наша прагматичная молодежь стремится стать госслужащими да менеджерами. В то же время, когда был объявлен набор добровольцев для наземного, заметьте, эксперимента по программе “Марс 500”, откликнулись десятки тысяч энтузиастов. Каковы, на ваш взгляд, перспективы космонавтики?
— Все в жизни проходит определенные стадии. Первые полеты в космос мы воспринимали с юношеским энтузиазмом, но, повзрослев, стали смотреть на них по-другому. И сама космонавтика как научно-техническая отрасль проходит определенные фазы. Были подлинные энтузиасты, жизнь положившие ради ее развития. Сегодня в мире уже никто не рвется вперед, стараясь обогнать другого, — наступило время эксплуатации космонавтики (я имею в виду полеты на научных станциях). Что же касается перспектив, то, как считают специалисты в области космонавтики, ее будущее во многом зависит от экономической мощи страны, а у нас она не на высоте.
— А так ли уж нужны космонавты? Не могут ли с той же работой справиться автоматы?
— Нельзя противопоставлять пилотируемую космонавтику автоматическим аппаратам. Как бы ни были они совершенны, всегда найдутся задачи, которые по силам решить только человеку. Так что одно другому никак не противоречит.
— Какие уроки дают космические полеты?
— Подумайте, что значит построить и запустить космическую станцию, в которой люди постоянно живут и работают? Фактически это маленькая Земля, но созданная не Богом, а человеком. И он справился с этой задачей! Как и на Земле, на станции есть своя атмосфера, свое население (хотя масштаб и не тот). В космосе рождается совсем другое понимание мира и своего места в нем, причем отнюдь не центральное. Здесь сразу ощущаешь, что ты не “пуп Земли”, поскольку зависишь от множества обстоятельств. И если, скажем, сегодня ты встал не с той ноги, то это немедленно скажется на отношениях с коллегами, на совместной работе — вообще на жизни. На Земле, допустим, космонавт больше внимания уделял изучению системы жизнеобеспечения, а другому меньше. А в космосе все без исключения системы в некотором смысле жизнеобеспечивающие. И нарушение работы хотя бы одной из них чревато опасными последствиями. Там жизнь на грани риска. Там все связано со всем — техника, природа, социум. Понимание этого приходит очень быстро.
Люди на Земле, когда задают вопросы космонавтам, чувствуют, подчас не отдавая себе в том отчета, что те знают нечто важное. Догадываются, что в космосе они испытали нечто такое, что другим неведомо. На мой взгляд, главная функция космонавтов — передавать людям свой опыт. В одной из конвенций по космическому праву есть такое определение: “Космонавт — посланец человечества”. (Звучит пафосно, поэтому космонавты, в шутку конечно, слово “посланец” заменили на “засланец”). В этом выражении я вижу большой смысл, о котором, возможно, авторы конвенции и не думали. Возвращаясь из полетов, космонавты должны объяснять людям, что мир един. (Хотя в случае трагедий мы это хорошо понимаем). Разве не связаны воедино природа, техника и люди в драматических событиях в Японии? Но когда беда проходит, мы об этом забываем.
Юрий ДРИЗЕ
Нет комментариев