Первая Международная научно-техническая конференция “Наука будущего”, проходившая в середине сентября в Санкт-Петербурге (см. “Поиск” №39, 2014 https://poisknews.ru/theme/science-politic/11922/), была уникальна не только своими масштабами, но и тем, что позволила на целую неделю собрать вместе довольно много ученых-мегагрантщиков, плотный график которых расписан на месяцы вперед. “Поиск” попросил их рассказать о своих впечатлениях от встречи, о работе лабораторий, успехах и сложностях, с которыми они сталкиваются на своем “мегагрантном” пути…
Такой же, но другой
Среди наших собеседников оказалась директор международной лаборатории междисциплинарных исследований индивидуальных различий в обучении факультета психологии Голдсмитс (Университет Лондона), руководитель направления исследований раннего развития математических способностей у близнецов (проект TEDS), директор Международной лаборатории когнитивных исследований и психогенетики Национального исследовательского Томского государственного университета (ТГУ) Юлия Ковас.
Признаться, во время нашего интервью я думала не только о том, сколько всего достигла эта очаровательная молодая женщина, но и о том, что, получи она мегагрант Правительства РФ пораньше, возможно, жизнь моя сложилась бы совсем иначе: отечественные ученые уже давно разобрались бы, как помочь детям, имеющим проблемы с постижением математических законов, и из меня получился бы не преподаватель иностранных языков и зарубежной литературы, ушедший в научную журналистику, а какой-нибудь модный ИТ-стартапер или, того гляди, математический гений… Но не судьба — программу мегагрантов запустили лишь в 2010-м, двумя годами позже того, как я окончила филфак МГУ. Переучиваться уже поздно, зато у следующего поколения российских детей, возможно, появится хороший шанс развить свои математические способности, ведь исследования Ковас и ее команды им в этом должны помочь…
— Расскажите, какие у вас впечатления от работы в рамках программы мегагрантов?
— Международная лаборатория когнитивных исследований и психогенетики, которую я возглавила в качестве ведущего ученого, была создана на базе факультета психологии ТГУ в 2011 году. Это произошло благодаря тому, что мы с коллегами из Томска выиграли конкурс, организованный после принятия Постановления Правительства РФ №220. Наш основной мегагрант закончился в 2013-м, но после этого финансирование было продлено еще на два года.
Считаю, что проект развивается очень успешно. Теперь он выходит на новый уровень, когда уже все создано, когда у нас есть не только замечательно оборудованная лаборатория, но и “собственноручно выращенные” (в рамках этого гранта) эксперты. Причем так как данные исследования невозможно замкнуть на одном регионе, в команду нашу входят специалисты и из Томска, и из Москвы, и из Санкт-Петербурга. Такое географическое разнообразие необходимо, поскольку, во-первых, мы поддерживаем создание Российского школьного близнецового регистра — собираем по стране данные близнецов. Во-вторых, работаем совместно с коллегами по всему свету — сейчас в наших исследованиях задействованы 15 лабораторий, трудящихся, в том числе, над подобными регистрами за рубежом.
Сегодня Лаборатория когнитивных исследований и психогенетики ТГУ вошла в международную научную сеть по исследованиям раннего развития, таким образом, мы интегрируемся не только в российскую науку, но и в международное научное сообщество. И делаем это не просто для того, чтобы “социализироваться”, а потому, что в нашем направлении исследований необходимы огромные ресурсы и обширные выборки данных по детям. А их можно получить только благодаря очень большой финансовой поддержке и объединив усилия с другими лабораториями. Кроме этого, один из основных вопросов, ответ на который мы пытаемся найти: каким образом способности к обучению зависят от взаимодействия генов со средой, в которой ребенок растет и получает знания, с учетом разницы в культурных контекстах? Поэтому нам нужен прямой доступ к различным культурам.
— Как возникла идея сотрудничества именно с Томским госуниверситетом?
— Думаю, многое в науке — дело случая. Так было и в этот раз: я познакомилась с основными своими коллабораторами — сейчас уже друзьями — на одной международной конференции, где мы разговорились и выяснили, что у нас много смежных интересов. И сотрудничество это стремительно разрослось. Как-то само собой вышло, что ТГУ предоставил нам плодотворную почву для того, чтобы мы посеяли семена нашей новой науки на томской земле. То ли нам очень повезло, то ли так происходит у всех мегагрантщиков — не знаю, но наш проект развивается очень хорошо, в него с огромным удовольствием включаются ведущие ученые со всего мира, потому что видят здесь широкие возможности для исследований.
— Расскажите о целях вашего проекта.
— Если говорить глобально, он ориентирован на понимание сложнейших механизмов не только обучения, но и вообще всех процессов, которые относятся к образованию. Мы начали с изучения предрасположенности детей к познанию математики. Именно случай с математикой очень удобен по многим причинам, в частности, ее хорошо рассматривать с учетом кросс-культурного аспекта, ведь математика — это международный язык, который, несмотря на различия школьных программ в разных странах, понимают все, поэтому на нем многое можно сравнивать, тестировать и т.д.
Кроме того, в России с математикой свои, очень интересные “отношения”: с одной стороны, здесь наблюдается большое количество математически одаренных людей, с другой — на сегодняшний день средний уровень математических способностей по стране не так уж и высок. Об этом сейчас идет много споров — специалисты не пришли к единому мнению, наступил ли в России кризис математического образования или нет, падает ли уровень владения “царицей наук” или с ним все в порядке… Для того чтобы действительно получить ответы на все эти важные вопросы, нужно их детально изучить, с учетом большого количества данных и культурного контекста.
Кстати, когда я училась в Лондоне, была еще аспиранткой и принимала участие в знаменитом проекте по изучению раннего детского развития близнецов, в котором собрано огромное количество материалов по тысячам показателей, включая когнитивное, эмоциональное, психологическое развитие детей, средовые факторы, я хотела заниматься отнюдь не математическим аспектом. Тогда мне ближе была лингвистика, вопросы о том, как развивается язык. Но научный руководитель посоветовал обратить внимание на огромный корпус данных именно по математическому образованию, которые еще только предстояло начать анализировать. Это была уникальная возможность, я решила, что это тоже довольно интересно, так все и пошло…
Сейчас, конечно, наш проект, выполняемый совместно с томскими учеными, гораздо более масштабен, математика остается в нем одним из ключевых вопросов, потому что, во-первых, повторюсь, это интересно, во-вторых, мы уже собрали огромное количество данных, имеем доступ к уникальным выборкам материалов по математически одаренным детям, проживающим в России. Но, помимо этого вопроса, мы изучаем весь комплекс образовательных процессов — интерес, мотивация, культурные особенности и т.д.
— Удалось ли вам в рамках мегагранта приобрести в лабораторию какое-то уникальное оборудование? Как вообще строится ваша работа в ТГУ?
— Надо сказать, что слово “междисциплинарный”, ставшее ныне крайне модным, в нашем случае абсолютно обоснованно. Мы действительно используем в исследованиях междисциплинарный подход. Тут стоит отметить, что мое образование довольно эклектично — это и филология, и психология, и нейрогенетика и т.д. Поэтому такое объединение разных направлений науки, которое практикуется в данном проекте, мне очень близко. Что же есть в нашей лаборатории? Прежде всего, она оснащена оборудованием для проведения молекулярно-генетических изысканий, где мы извлекаем ДНК и потом ее храним. Для этих целей создан специальный биобанк, там при очень низких температурах может содержаться выделенный биоматериал, за которым ведется строжайший учет, потому что это ДНК из разных выборок, полученные от близнецов со всей страны и других участников наших исследований.
Также у нас есть и электрофизиологическая составляющая лаборатории, где находятся новейшие приборы для изучения активности мозга. Например, мы снимаем энцефалограмму у большого количества близнецов, что помогает оценить вклад генетических и средовых факторов в развитие функционирования мозга, связанных со способностью к обучению. С помощью этого оборудования мы рассматриваем процессы, смежные с обучением, такие как реакция на обратную связь. Когда ребенок получает обратную связь при обучении — как он на нее реагирует? Позитивно? Негативно? Имеет ли она для него положительные или отрицательные последствия? То есть сам образовательный процесс сопровождается множеством других любопытных активностей, они идут постоянно, но механизмы их пока мало изучены. Над тем, чтобы их понять, мы и работаем с коллегами.
— Ощущаете ли вы востребованность результатов ваших работ?
— Тут надо отметить, что у наших исследований нет коммерческого приложения. Но считаю, что улучшение образования в стране — это главное коммерческое приложение, которое вообще может быть. Ведь известно, что существуют удручающие данные, согласно которым даже самое небольшое снижение способностей к обучению у детей в рамках одного государства — например, к обучению той же математике — приводит к огромным затратам, экономическому спаду. Поэтому позитивные сдвиги в способностях детей к получению образования — очень выгодная с экономической точки зрения вещь.
Кроме того, нас, конечно же, очень заботит благополучие всех детей. Поэтому я уверена, что если этот комплекс исследований, развиваемый еще и в сотрудничестве с другими странами, приведет пускай даже к минимальному улучшению для каждого ребенка — в плане того, как он обучается, чего достигает, насколько ему интересна академическая успеваемость, то эти, даже самые небольшие, изменения смогут стать началом кардинальных позитивных перемен во всем обществе. И это в худшем случае! А в лучшем — мы сможем управлять процессом индивидуализированного образования гораздо лучше и тогда, может быть, все перейдем на какой-то другой, более высокий уровень и интеллектуального, и эмоционального развития.
— Скажите, долго ли вы раздумывали о том, что придется покинуть привычный вам Лондон и начать работу в далеком Томске? Не пугала ли вас неизвестность, смена бытовых условий?
— Ради работы в Томске я не уехала из Лондона насовсем. Живу там же, продолжаю работать в местном университете, где у меня есть еще одна активно действующая лаборатория. Она, кстати, полностью интегрирована в плане сотрудничества с лабораторией в Томске. Наш проект органично кросс-культурен, они друг друга дополняют. В Сибири я провожу четыре месяца в год, переезжать на это время мне было совсем не страшно, ведь здесь замечательные люди, Томск — прекрасный город, поэтому я всегда еду сюда с удовольствием. Считаю, что этот мегагрант предоставил уникальный шанс всем участникам нашего проекта, в частности мне самой, дав возможность спокойно покидать дом на длительный срок, не беспокоиться о финансовых потерях, имея при этом достаточно средств на организацию передовых исследований в интересующей меня области.
Кому продукт?
Нам удалось лично пообщаться и с еще одним ярким исследователем — главой мегагрантной Лаборатории структурных методов анализа данных в предсказательном моделировании (ПреМоЛаб) Московского физико-технического института (МФТИ), профессором Университета им. Гумбольдта (Берлин), руководителем исследовательской группы в Институте им. Вейерштрасса (Берлин) Владимиром Спокойным.
“Поиск” попросил ученого, область научных интересов которого — математическая статистика, информационные технологии и вычислительные системы, рассказать о своих впечатлениях от встречи в Санкт-Петербурге, о работе его лаборатории, успехах и сложностях, с которыми он сталкивается на своем “мегагрантном” пути. А также о том, что заставило его вернуться на работу в Россию.
— Данная конференция, безусловно, очень важное событие, — отмечает ученый. — Замечательно, что мы, руководители лабораторий, созданных в рамках реализации Постановления №220 Правительства РФ, хоть один раз собрались все вместе. Ведь иначе было некоторое ощущение, что каждый “тянет лямку” сам по себе. А тут ты ощущаешь масштабность всей программы. И то, что в Санкт-Петербург на встречу с нами приехали первые лица из Министерства образования и науки РФ, только подтверждает неподдельный интерес властей к нашей работе, который, безусловно, надо хотя бы один раз почувствовать. Было приятно ощутить всю мощь и масштаб этой программы, которая, надеюсь, что-то может сдвинуть в российской науке к лучшему.
Что касается меня, то я вырос здесь, в России, но так уж получилось, что больше 20 лет назад уехал за границу. Однако из этого не следует, что мне все равно, что тут происходит. Я не порвал все связи и не расстался с корнями. Поэтому, когда представилась возможность вернуться, я за нее ухватился. И сейчас работа с ребятами из моей команды в МФТИ доставляет мне, несмотря на большие усилия и огромную нагрузку, колоссальное удовольствие.
Я вижу, что наша лаборатория постоянно растет как коллектив. Таких студентов, как в Москве, в Берлине нет. И дело тут вовсе не в уровне подготовки — по нему мои немецкие ребята дадут большую фору россиянам. Так же, как и по натренированности, умению себя вести, делать доклады… Но ведь не это главное в науке! В глазах должен “гореть огонь”, и, конечно, нужен талант. Может быть, правда, я немного увлекся ситуацией, в которой сегодня имею доступ к самым лучшим студентам МФТИ — вуза, умеющего их собирать со всей страны, но, действительно, так уж вышло, что у меня в Москве сформировалась очень молодая, талантливая команда.
Энтузиазм этих ребят велик, они буквально “рвутся в бой”. Причем я сознательно поднял планку максимально высоко для тех, кто желает попасть в ПреМоЛаб. Но такое впечатление, что это, наоборот, мотивирует моих будущих коллег: раз все так сложно, давайте попробуем эти сложности непременно преодолеть. Как я отбираю сотрудников лаборатории? Самым простым способом: читаю компактный курс лекций по своим собственным результатам, по его итогам сдаются экзамены, их успешная сдача дает право стать стажером в ПреМоЛаб. Потом каждому из стажеров дается тема, если они делают по ней хороший, внятный доклад, то мы принимаем их в состав лаборатории, выделяем научного руководителя, и они с удовольствием работают. Единственная настоящая проблема в том, что все они почему-то хотят попасть именно ко мне, как к научному руководителю, и я в результате безумно перегружен. Сейчас под моим началом работают уже почти два десятка студентов. Столько невозможно вести! Ведь надо вырастить хорошего студента, а это еще сложнее, чем обычного: хорошему студенту надо давать хорошие задачи, а столько задач, сколько у меня ребят, придумать сложно, тем более, надо же как-то все объяснить, направить, а для этого надо самому четко представлять, куда двигаться. Все это — непросто, но очень мотивирует, вдохновляет, и я чувствую, как во мне самом растет энтузиазм, подобный тому, что присущ моим молодым российским коллегам. Сейчас мы пытаемся придумать различные варианты, чтобы все-таки можно было вести такой большой коллектив. При этом для меня абсолютно немыслимо взять и сказать: “Все, я набрал сотрудников лаборатории, больше никого не принимаем”. Если до такого дойдет — перестанем существовать как команда. Ведь коллектив лаборатории живет тем, что новые люди приходят, а те, кто вырос, уходят, и только так он может функционировать из года в год…
Единственный нюанс, который меня тревожит относительно программы мегагрантов, — и я говорил уже об этом министру Ливанову — отсутствие долгосрочной перспективы. Поясню: сейчас у нас заканчивается третий год проекта, что будет дальше — непонятно. Российские вузы мыслят прагматично: вы руководители лабораторий, раз такие умные, то и ищите себе деньги на дальнейшую работу сами, где хотите. Есть и еще один важный вопрос, который хотелось бы поднять: существует продукт, который я в каком-то смысле создал, произвел. Этот продукт — динамичный, сильный, молодой научный коллектив ПреМоЛаб. И я до сих пор еще так и не понял, востребован ли он на российской земле. Если что, то нет никаких проблем: возьму этот коллектив и целиком могу его “продать” какой-нибудь фирме или даже перенести его на немецкую почву. Но не в этом же состояла идея программы мегагрантов! Мы потратили массу денег, которые были получены от российского правительства, на то, чтобы растить молодых ребят. Проводили семинары, школы, спецкурсы, стажировки — все это вложено в мой коллектив, в то, чтобы члены его развивались как ученые. Замечу, что у меня — математический грант и особого уникального оборудования для его реализации не требовалось — компьютеров достаточно. Поэтому практически все деньги мы вкладывали в ребят, и если их сейчас заставить зарабатывать деньги самим, у них, конечно, получится, но тогда мне неясно: зачем мы все это делали? Они же талантливые — заработали бы и так. Коллективы мегагрантных лабораторий — российская научная элита, выращенная специальным образом, и они должны продолжать именно научную работу, но я пока не почувствовал, что это востребовано.
Анна ШАТАЛОВА.
Фото автора и с сайта http://new.math.msu.su
Нет комментариев