Вывезет КамАЗ? Известный экономист надеется на отечественные бренды

Существует ироничное определение экономической науки: экономика — это удовлетворение безграничных потребностей с помощью ограниченных ресурсов. Определение удачное, хотя и не очень серьезное, а нам, обывателям, сегодня не до шуток. Наши финансовые ресурсы становятся все более ограниченными, поэтому и с удовлетворением потребностей приходится повременить. Повторяя друг друга, экономисты называют практически одни и те же причины этого печального явления, но очень мало кто говорит, что надо делать. По просьбе “Поиска” на этот вопрос отвечает директор Института экономики РАН член-корреспондент РАН Руслан Гринберг.

— Руслан Семенович, падение цен на углеводороды едва ли не все ваши коллеги считают главной причиной кризиса. Заметим, однако, что в 80-е и 90-е годы прошлого века стоимость нефти была около 20 долларов за баррель, а временами и ниже и государство справлялось. Сегодня цена намного выше, но воспринимается чуть ли не как катастрофа. Почему?
— Невольно вспомнил блестящие слова Юрия Михайловича Лужкова. Однажды он сказал: “Нужно говорить людям правду… Или по крайней мере то, что думаешь”. Очень точное выражение. Так вот, природа нынешней нервозности объясняется просто. Огромная страна с мощнейшим научным и техническим потенциалом… зависит от цены на нефть. И ничего с этим поделать не может. Так было всегда: и в “тучные годы”, и в годы стагнации. Выработалась примитивная формула: движение нефтяных цен вверх ведет к повышению курса рубля — и мы радуемся, считаем, что так и должно быть. Сегодня идет обратный процесс — снижение,  и мы воспринимаем это чуть ли не как трагедию. Реальность нас нервирует, пугает, и мы начинаем всюду искать врагов, объясняя происходящее их происками. До того дошло, что уже раздаются голоса о необходимости перехода к мобилизационной экономике.
— Но есть же конструктивные экономические теории, которые помогут стране выбраться из тяжелой ситуации? Некоторые из них были озвучены на Гайдаровском форуме.
— Как раз на Гайдаровском форуме доминировали идеи старомодного и деструктивного рыночного фундаментализма. Но, слава Богу, есть и более адекватные теории. И среди них, не сочтите мои слова за нескромность, достаточно заметное место занимает Концепция экономической социодинамики (КЭС), ее авторы —  Александр Рубинштейн и я (ИЭ РАН). В нашей работе речь идет о легитимности и способах систематического государственного участия в современной экономике. В сущности, КЭС — это альтернатива неолиберальной догме, в соответствии с которой государственная активность — вынужденное зло, и к нему следует прибегать лишь в критические моменты. Вот и на Гайдаровском форуме выступали в основном чиновники и эксперты, которые очень близки к госуправлению, но парадоксальным образом отрицают пользу государственного вмешательства. Такова, считаю, наша российская ментальность: мы очень поздно отказываемся от устаревших доктрин. Однако в реальной жизни, независимо от того, хотите вы того или нет, около половины ВВП в цивилизованных экономиках создается при участии государства. И наша теория обосновывает необходимость равновесия частной инициативы и государственной активности, призванной заботиться о так называемых “опекаемых благах”.
— Что вы имеете в виду?
— Мы считаем, что наука и образование, культура и здравоохранение без поддержки государства выжить не в состоянии. Вернее, они могут существовать, но только для состоятельных людей. Но нельзя допустить, чтобы доступ что к образованию, что к культуре имели лишь люди со средствами. Значит, нужны субсидии. У меня был любопытный разговор с министром культуры Австрии. Речь зашла о прославленной Венской опере (хотя я с большим удовольствием поговорил бы о футболе). Оказалось, что государство дотирует билеты в оперу, делая их цену относительно доступной: 100-200 долларов за билет. И это немало, но не будь дотаций, любителям оперы пришлось бы выкладывать 500-600 долларов. Дотошные австрийцы подсчитали, что в этом случае лишь 4% населения наслаждалось бы оперой, а благодаря субсидиям — 10%. Тогда я спросил, есть ли для государства разница: 4 или 10%? Если, скажем, австриец, как и я, любит футбол, захочет ли он часть своих налогов отдавать на поддержку оперы? Министр ответил, что в их стране существует консенсус и население понимает: нация не должна дичать и походы в оперу этому способствуют. Понятно, что правительство субсидирует не только театры, но и здравоохранение, образование, науку и многое другое.
— Хорошо бы и нам следовать примеру австрийцев, но “тучные годы” закончились — где взять средства?
— А нам их всегда не хватает. В “тучные годы” мы деньги не тратили, а складывали в кубышку. И в трудные годы бережем в ожидании “черного дня”, хотя он уже наступил. В этом, считаю, и есть разница между здоровой экономической политикой и той, что декларирует “остаточный принцип” финансирования отдельных бюджетных сфер, которые на Западе гражданское общество считает “опекаемыми благами”. К тому же у нас принята ложная доктрина всемогущего свободного рынка, взят курс на коммерциализацию науки, образования, культуры, здравоохранения. На практике это означает, что население само должно их финансировать. Конечно, хорошо рассуждать, когда средства есть, а если их нет? Тогда, считаю, и нужно правильно выбирать приоритеты. Если общество здоровое, оно перераспределяет налоги так, чтобы богатые делились с бедными, и добивается равенства шансов для различных его слоев. Исходя из понимания, что инвестиции в человеческий капитал (имею в виду опять же “опекаемые блага”) не благотворительность, а вклад в будущее страны.
— Но если государство стоит перед выбором: скажем, поддержка названных вами сфер или укрепление обороноспособности страны?
— Да, когда денег не хватает, возникает вопрос: как ими лучше распорядиться? Все дело в государственной позиции. Если государство, например, ощущает себя как в осажденной крепости, то ему уже не до культуры. К сожалению, я не знаю четко прописанной, научно обоснованной теории, помогающей власти “взвешивать” различные цели. Все зависит от нее самой, от ее жизненных установок. А еще от того, кто управляет государством. Известно, что и диктатор, и демократически избранный парламент могут поступать правильно, а могут ошибаться. В одном случае своим решением поддержат, скажем, футбол, в другом — оперу. И нет научной концепции, которая оправдывала бы этот выбор.
— А что бы вы сделали для выхода из кризиса?
— Скажем, в финансовой сфере мы предлагаем ввести валютные ограничения, так как считаем, что пора прекратить уговаривать экспортеров менять валютную выручку на рубли. Нужен закон, по которому 30-50% заработанной валюты экспортеры обязаны продавать государству. Уверен, они не пострадают, между тем эта мера поможет укрепить наш валютный курс. Замечу, что даже в самых “рыночных” странах валютные ограничения отменяют лишь тогда, когда есть твердая уверенность в стабильности национальной валюты. Германия, например, отказалась от обязательной продажи валютной выручки в середине 1970-х годов, когда марка более 10 лет считалась одной из самых устойчивых валют мира. В Италии и Франции валютные ограничения прекратились только в середине 80-х годов прошлого века.
Я не согласен с идеей “свободного плавающего курса рубля”, поскольку на практике это означает свободное падение валюты, которое мы сейчас и переживаем. Поскольку налоги поднимать нельзя, а средства государству необходимы, то пора начать выпуск государственных ценных бумаг: например, облигаций и сберегательных сертификатов. Конечно, население должно в них поверить и быть заинтересованным в их приобретении. Для этого их надо “привязать” к валюте: вы покупаете ценные бумаги по курсу, скажем, 60 рублей за евро — и он вам гарантирован. Так что вы ничего не потеряете, а можете даже выиграть, продав по более высокому курсу. К тому же вам будут идти проценты. Нужен, считаю, прагматический подход к новой рыночной реальности. Необходимо обеспечить стабильность в экономике, подразумевая стабильность валюты, а не допускать ее девальвации. К этому должно стремиться правительство каждого государства.
Наша доктрина, как я уже говорил, предполагает достижение равновесия между бизнесом и государственной активностью. Введение таких краткосрочных мер, как выпуск облигаций, — все равно что тушение пожара, поэтому нужна долгосрочная программа, конечная цель которой — прекращение зависимости нашей экономики от мировых цен на углеводороды. Для этого необходимо диверсифицировать экспортные доходы страны, производить продукцию на экспорт, чтобы постепенно заменить выручку от продажи нефти. Если мы этого не добьемся, то и дальше будем сидеть на пресловутой “углеводородной игле”. Мы предлагаем наметить пять-семь приоритетных отраслей, а остальные поддерживать из соображений их социальной значимости. Приоритеты в промышленности — это, например, развитие гражданского авиастроения (в военной области дела у нас обстоят хорошо, значит, есть и опыт, и кадры). Неплохо идет выпуск различных вагонов и грузовиков. КАМАЗ — не забудем, один из отечественных брендов. Крупные отрасли нуждаются в многочисленных комплектующих — и “потянут” рост производства во многих смежных областях. Оздоровление промышленности потребует подготовки опытных, квалифицированных кадров и поставит перед системой образования новые вопросы.
Согласитесь, в последние 15-20 лет мы фактически никак не влияли на состояние промышленного сектора. В начале 90-х годов прошлого века был взят курс на обеспечение интересов потребителей: прекращение дефицита, избавление от очередей. Импорт, естественно, вырос до гигантских размеров. Теперь же его надо сократить до разумных пределов, одновременно “подтянув” уровень собственной продукции.
— Надо ли поддерживать финансовый сектор?
— Банкам, в моем представлении, необходимо обслуживать деловой, промышленный сектор, а не диктовать ему свою волю. Это значит, что валюта должна быть стабильной и финансировать бизнес. Не считаю, что банковский сектор — причина наших экономических трудностей. Гарантия сохранности вкладов уже произведена, и правильно сделало правительство, что увеличило квоту. Правда, есть дилемма: в глазах населения государственные банки менее конкурентоспособны, но зато “непотопляемы”. Коммерческие банки знают, как завлечь нас высокими процентами, и нам остается решать, кому доверить свои сбережения.
К правильному выбору мы часто приходим методом проб и ошибок. На мой взгляд, очень верный принцип, если, конечно, нам предоставлена такая возможность. Некоторые страны потратили немало времени, шарахаясь из стороны в сторону, но все же нашли оптимальный, надежный путь, и сегодня дела у них обстоят очень даже неплохо (сошлюсь на опыт Польши). Но, повторюсь, им не диктовали “сверху”, куда поворачивать, а они сами это решали. Отсюда и результат.

Юрий Дризе
Фото предоставлено  ИЭ РАН

Нет комментариев