Иначе — распад. Философы в поиске диалога мировоззрений.

Трагическая ночь 13 ноября 2015 года в Париже. До этого теракт в Бейруте. 147 человек — жертвы нападения террористов на университетское общежитие в Кении в апреле этого же года. СМИ осуждают, обсуждают, предлагают. Политики разных стран тщатcя объединить усилия в борьбе с терроризмом. Эксперты утверждают, что главная причина многих современных кровопролитий — глубокий раскол человечества в сфере ценностей. Осмысливая прошлое и будущее населения планеты, философы приходят к выводу, что навязывание единой цивилизационной модели для эволюции людей губительно.
“Философия. Толерантность. Глобализация. Восток и Запад — диалог мировоззрений” — так на VII Российском философском конгрессе, прошедшем этой осенью в Уфе, была сформулирована эта актуальнейшая тема. Конгресс собрал за свои круглые столы и на секции около 1,5 тысячи ученых из 21 страны мира. Целую неделю представители разных философских школ дискутировали о проблемах выстраивания контактов между Западом и Востоком в эпоху глобализации.
Раскольная ценность — свобода
Тон разговору задала панельная дискуссия под названием “Коммерциализация знаний как проблема развития культуры”, которую умело провели академики РАН президент Российского философского общества В.Степин и директор Института философии РАН А.Гусейнов, а также член-корреспондент РАН А.Запесоцкий. С вниманием зал выслушал доклад “Соблюдение прав человека как важнейшее условие преодоления проблем современного мира” доктора философии И.Кучуради (Турция), выступление С.Бродзиак (Франция) “Глобализация и ее влияние на педагогический процесс”.
О состоянии и перспективах современного социума говорили остро и широко. Например, регрессивные процессы в современной России объясняют тем, что во всех сферах господствуют посредственные люди (медиократы), что “когда от демократии не осталось и следа, не народ голосует, а электорат” (И.Гобозов). Увязывали докладчики наши беды и с коррупцией: оказывается, можно говорить об уровнях коррупционной культуры и выделить массовый, групповой и индивидуальный уровни (К.Луговцев).
Не только на секции социальной философии, но и на многих других было заметным неприятие либеральной демократии, навязанной России в смутные ельцинские времена. “Либерализм не является моделью общества справедливости, это очередная утопия, неспособная к реализации” (Р.Ильясов). “Раскольной” ценностью здесь оказалась свобода, которая на конгрессе предстала как ключевая проблема. “Цивилизационные парадигмы свободы различны. Для человека “гражданского” как представителя Запада характерно институциональное представление о свободе, которая гарантируется не только правовым государством, но и системой институтов гражданского общества. Для человека Востока свобода — прежде всего, внутреннее духовное состояние, соответственно, практики ее реализации будут формировать иную цивилизационную архитектуру гражданского общества. Именно по тому, как человек идентифицирует свою свободу, можно идентифицировать его цивилизационную принадлежность” (Ю.Карагод).
Та же важнейшая для человека ценность является стержневой проблемой взаимной терпимости народов и диалога культур. О принципиальном различии толкования свободы в классическом либерализме и марксизме пишет Р.Ханаху, отмечая преимущества марксизма и его “понимание свободы не столько на индивидуальных, сколько на коллективных правах”.
Полилог важнее диалога
На потере философской антропологией своего канонического образа настаивает П.Гуревич: “Прежний предмет философской антропологии — человек — стал утрачивать очертания, размываться, замещаться следами, деталями. Из-за чего в ней произошел галактический взрыв: она распалась на необозримое число антропологий: политическую, культурную, социальную, педагогическую, религиозную. Идею суверенного индивида считает особо значимым предметом философской антропологии В.Конев, приветствуя в культуре ХХ века антропологический поворот, придавший ей “новый ценностный смысл — самоценность жизни, индивидуальности и свободы”.
Проблема свободы оказалась в центре внимания многих секций. Рассматривая свободу как экзистенциальную составляющую личности, Л.Соловьева предлагает отличать ее от свободы выбора и свободы воли, поскольку только свобода, пронизывающая “все уровни и формы жизнедеятельности человека”, спасет его от “антропологической пустоты”.
Одним из выводов секции философской антропологии явился тезис о разложении современной социальной структуры развитых стран на атомарные структуры и индивиды.
Оригинальный аспект тематики конгресса зафиксировала В.Невелева: “Необходимость диалога мировоззрений обусловлена не только различиями социокультурных характеристик макромира современных людей. Разномирие имеет место и на уровне индивидуального бытия, будучи заданным объективными различиями природы конкретных людей. Такие природные различия существуют между “номадом” и “оседлым” человеком”. Термином “номад” (кочевник) автор акцентирует философско-антропологическое исследование на парадоксальности мышления и действия, процессуальности, неустойчивости, случайности, сингулярности современного человека, ризоматичности его жизненного мира и креативном его потенциале, что превращает проблему диалога мировоззрений на уровне макромира в проблему повсеместного толерантного существования номада с людьми противоположной мироорганизации.
Тенденцию перехода от диалога к полилогу культур обосновывал в своем докладе В.Исмаилов на секции философии культуры. Отталкиваясь от идеи В.Библера о возникновении диалогического разума и парадоксальной логики как бродила и фермента нового “осевого времени”, он утверждает: “Это будет не диалог, а полилог смыслов. Полилог есть не только диалог между многими, но характеризует саму суть диалогического разума, где будут соединены разные, прямо противоположные смыслы бытия, где движение вперед будет оборачиваться возвращением к истокам. Этот полилог станет логикой “актуализации всеобщего смысла бытия”.
Мне, автору данной заметки, эта мысль близка, она “выстрадана” многолетними размышлениями в сфере теории познания, итогом которых явился пленарный доклад на конгрессе: “Философия истины в полилоге познавательных культур”. Всеобщие выводы, составившие интерпретированную мною философию истины, мне представляются результатом предельного обобщения полилога многообразных разновидностей познавательных культур, питавших не только пару десятков концепций истины, но и значимых идей, не зафиксированных в них. Но поиск диалога и полилога не столь результативен в онтологических и гносеологических составляющих философии, как в сфере социума и культуры.
Пока соперничество
А что нового в философии религии? Размышления Л.Денисовой о религиозной и околонаучной сотериологии натолкнули меня на следующую мысль. Если основное различие между ними, как отмечает автор, заключается в том, что “сотериология околонаучного знания ведет речь о спасении некоторых, оставаясь сектантской идеологией, в то время как мировые религии сформировали концепции спасения всего человечества”, то как оценить поступки современных шахидов, эгоистически озабоченных гарантированием потустороннего рая для себя? Значит, эти поступки не имеют ничего общего с исламом. Утверждать, что “великое чудо” Корана заключается в возможности использовать его “как научный трактат”, что “Коран — это научный труд, содержащий системные знания о разных сферах жизни” (Т.Имаев), — это заниматься дискредитацией священного писания мусульман. Не в этом упрощенном и часто встречающемся представлении о Коране его предназначение, а скорее в социокультурных и нравственных ориентирах и идеалах устройства жизни человека. Только с благодарностью могу относиться к высказываниям В.Степанова о толерантности суфизма “едва ли не к любой системе религиозных идей”, усматривая причину в метафизике суфизма. Вот уже два десятилетия в ряде работ эта идея обосновывается мною на основе онтологических и гносеологических особенностей исламского суфизма.
В тезисах этой секции есть настойчивое, правда, не новое, утверждение о противостоянии религии вообще, христианства и православия в частности, глобализации (А.Погасий). А вот М.Люскин, ссылаясь на ученых Питцерского университета (Калифорния), сообщает о 12-м месте России в списке 50 самых атеистических государств мира. В первой десятке: страны Скандинавии, Франция, Япония. “Практикующих православных в России не более 3-5%”, — утверждает автор. Надо полагать, глобализация и есть фактор размывания целостности и устойчивости религиозных систем, но это вовсе не означает, что государство должно отказаться от регулирования религиозных отношений. В связи с этим, на мой взгляд, весьма актуальный вопрос рассматривала О.Сгибнева, приглашая содействовать становлению “новой модели государственно-конфессиональных отношений” в России. И дело не столько в диалоге различных вероисповеданий между собой, но и в сближении науки и религии, философии и религии. Мне видятся весьма убедительными доводы Ю.Лоскутова о принципиальной совместимости в рамках целостного мировоззрения аутентичного православного богословия, выраженного в патристике, с марксистской философской традицией. Не просто диалог, а единство! В общей философии: непризнание бытия Бога в качестве вещи, “зачатки” эволюционизма, убежденность в бесконечности существования объективной реальности. В социальной философии: идея противоречивого характера социального прогресса, гуманизм, неприятие частной собственности и эксплуатации труда. В этике: принцип абсолютности добра и относительности зла, постулирование свободы морального выбора, взгляды на соотношение насилия и ненасилия, нравственный оптимизм.
Кроме упомянутого пленарного доклада, которым удостоили Дагестан впервые за семь российских конгрессов, я руководил секцией “Теория познания”, а также круглым столом “Гражданское общество как цивилизационная стадия с региональными базовыми ценностями”. В нем вместе с более 50 участниками конгресса активен был первый вице-президент РФО А.Чумаков. Красной нитью дискуссий проходило утверждение Н.Шихардина о проблемах глобализации: “Что касается исламского мира, то он не скрывает неприятия таких универсалий западной цивилизации, как рациональность, демократия, индивидуализм. Было бы ошибкой сводить конфликт к религиозному противостоянию. Ислам сегодня — не варварский фанатизм, а современная сила, противостоящая Западу в его системе координат: экономических, политических и ценностных”. В моей, выстраданной историческим и культурным опытом дагестанских народов, концепции регионального гражданского общества важна также идея творчески понятого диалога мировоззрений как основной проблематики VII Российского философского конгресса. Да, сегодня реальный диалог, скорее, мягко говоря, соперничество, открытое или скрытое навязывание ценностей Запада и Востока друг другу, их столкновение на уровне диалектической борьбы, конфликта или синергетической бифуркации. Но вопреки утверждениям многих теоретиков и политиков — диалог не есть отстаивание и консервация своей позиции с толерантностью к другой. Толерантность должна быть продуктивной, способом прислушивания к позиции чужого, совершенствования своего понимания и подхода. Европе и США надо умерить амбиции и идти на изменение не только конституций, но и основных принципов либерализма, мультикультурализма, сциентизма… Результатом диалога и полилога должны стать гибель категоричных противоположностей, трансформация обслуживающих глобализированные сферы человеческого общежития ценностей, в первую очередь фундаментальных идеалов — свободы, прав индивида и социума, целевой и ценностной рациональности, либеральной и консоциональной демократии… Этого требует совместное будущее людей, об этом напоминает и страшная ночь 13 ноября в Париже.

Мустафа Билалов,
доктор философских наук,
профессор Дагестанского
государственного университета

Нет комментариев