Урок научной дипломатии. Дискуссия сближает фонды.

Недавно председатель Совета РФФИ академик Владислав Панченко совместно с президентом Объединения им. Гельмгольца Отмаром Вистлером принял участие в научной дискуссии, посвященной презентации книги “Герман фон Гельмгольц. Свободная энергия”. Это мероприятие состоялось в рамках первого официального визита в Россию нового президента Объединения им. Гельмгольца. Модератором дискуссии выступил известный популяризатор науки, ученый Алексей Семихатов. Апеллируя к презентуемому изданию, он инициировал конструктивное обсуждение способов наиболее эффективной организации исследовательских работ. Нашим читателям, вероятно, будет небезынтересно ознакомиться с мнениями, высказанными экспертами, относительно путей дальнейшего развития науки…В начале беседы речь зашла о чрезмерном количестве отчетов, ставших настоящей бедой для современных ученых, как российских, так и немецких. По словам Алексея Семихатова, их подготовка может занимать от 50 до 80% рабочего времени исследователя. Как же глава РФФИ — структуры, являющейся одним из крупнейших получателей подобных документов, — смотрит на данную проблему?Академик Панченко отметил, что этот вопрос стоит остро, но формулировать его надо несколько иначе: бόльшую часть времени современные ученые тратят не на отчеты, а на подготовку заявок для участия в различных конкурсах. Ведь сначала надо выиграть грант, а уже потом рапортовать об итогах проделанной работы. А для оптимизации процедуры отчетов у РФФИ есть собственный рецепт: — Вот уже много лет у нас в фонде принято, что по завершении той или иной программы, поддержанной с помощью наших грантов, организуются научные отчетные конференции. В их ходе каждый руководитель поддержанного проекта вместе со своими партнерами, например, из того же Объединения им. Гельмгольца, буквально выходит к доске и докладывает о своих результатах — и это очень эффективный способ подачи отчетов.- Бюрократизация никому не нравится, — добавил Отмар Вистлер. — Я сам вынужден заниматься отчетами, в общей сложности, наверное, три месяца в году. Но, тем не менее, это лишь часть жизни ученого. Бόльшую часть времени мы все же претворяем в жизнь научные идеи и проекты. Следующей темой на повестке встречи стала тенденция к постоянному укрупнению научных ассоциаций, появлению гигантских институций и крупномасштабных проектов, что также, по мнению модератора дискуссии, выступавшего от лица научного сообщества, ведет к излишней бюрократизации. Так ли необходимы все эти новейшие мегаучреждения? Рождаются ли они действительно исходя из нужд науки, а не по требованию бюрократов? Такими вопросами задавался Алексей Семихатов. Отвечая на них, спикеры выступили практически единым фронтом.- Никто не делает научные проекты ради бюрократии, — заметил Отмар Вистлер. — В первую очередь, это — полет научной мысли, желание познать что-то новое. Именно ученые инспирируют возникновение новых работ и направлений, а бюрократия в этих инициативах уже вторична…По словам Владислава Панченко, бюрократия тут и вовсе ни при чем — например, последняя отечественная инициатива, поддержанная на президентском уровне, предполагает поддержку шести мегапроектов, которые были отобраны среди 38 кандидатов в ходе продолжительных дискуссий в научном сообществе. “Только тщательнейшие, многомесячные экспертизы позволили определить эти проекты, которые станут первой стадией восстановления и дальнейшего развития меганауки в Российской Федерации”, — отметил глава РФФИ. Не обошли участники встречи вниманием и вопросы академической свободы, в том числе в университетах.- Я окончил Московский государственный университет им. М.В.Ломоносова, до сих пор преподаю здесь на физическом факультете, — рассказал Владислав Панченко. — Мне трудно говорить за все остальные российские вузы, но МГУ всегда была свойственна определенная доля свободы. Однако каждый профессор тут все-таки преподает свой предмет в неких рамках, очерченных курсом. В России существует специальная комиссия, куда входят ведущие ученые и педагоги страны, которые и определяют, что и в каком объеме преподавать в том или ином вузе. Грамотно выстроить такой учебный курс — сложнейшая задача, требующая длительных консультаций. Но подобными вопросами, так или иначе, озабочены администрации всех университетов, где мне довелось побывать. Другое дело, что, начиная со старших курсов, у студентов всегда есть большое количество предметов по выбору. Набор на такие спецпотоки может объявлять любой профессор. Кроме того, если убедишь своих коллег по университету в такой необходимости, есть возможность создать новую лабораторию, новую кафедру или даже новый институт. Я и на собственном примере мог бы рассказать, как такие начинания реализуются…- В Германии до сих пор существуют так называемые свободы постижения науки и преподавания науки, — прокомментировал ситуацию Отмар Вистлер. — Государство выделяет деньги на интересные, основополагающие темы познания в разных областях наук и считает важным, чтобы каждый ученый и студент раскрыл свою индивидуальность как при составлении преподавательских программ, так и при выборе обучения в том или ином направлении. Разговор о вопросах академической свободы потянул за собой и обсуждение проблем чрезмерного планирования и зарегулированности исследовательской деятельности: попытки упорядочить развитие науки в современном мире нередко приводят к тому, что ученым приходится буквально указывать в своих отчетах “график грядущих открытий”, которые они обязуются свершить в течение ближайших трех-пяти лет. Подобные требования кажутся абсурдными, но членам профессионального сообщества все чаще приходится с ними сталкиваться. — В так называемых “перепланировании и перерегулировании” лично я ничего страшного не вижу, — комментирует ситуацию академик Панченко. — Здесь, как и в отношении бюрократии, плохо может быть лишь тогда, когда бюрократия эта сама по себе плохо работает. Однако, в целом, бюрократия дисциплинирует, регулируя отношения между учеными лабораторий, институтов, даже внутри Академии наук. Конечно, то, что вы описываете, — это, на мой взгляд, некие бюрократические издержки, некий нонсенс, казус, который нужно как-то преодолевать, менять. И ученые могут многое для этого сделать. Важно, чтобы человек, который управляет подобными процессами, имел отношение к принятию этих регулирующих жизнь науки решений, сам был профессионалом. Тогда дела пойдут гораздо лучше… — Главная сложность в нашей работе, — добавил Отмар Вистлер, — найти и отобрать важные для науки идеи. Типичная история, когда из нескольких одинаково интересных работ надо выбрать определенное количество проектов для поддержки. Здесь есть четкие правила, которые должны помогать не ошибиться. Да, это бюрократия, если хотите. Но ведь и мы должны быть уверены, что наша помощь будет использована надлежащим образом!Обсудили на встрече и тонкие грани научной дипломатии: как в эпоху непростых политических отношений ученым оставаться открытыми друг другу и научному миру, но при этом соблюдать свои национальные интересы, развивая исследования на государственные деньги?- Несомненно, наука интернациональна, — заявил Владислав Панченко. — Особенно эта ее черта проявляется тогда, когда мы наблюдаем определенные политико-экономические турбулентности во взаимоотношениях между государствами. Такое случалось уже не раз — взять хотя бы СССР в 1950-1960-х годах: несмотря на все международные сложности, отечественные ученые выполняли крупные совместные проекты с коллегами из ФРГ, ГДР, Франции, США, Великобритании и т.д. Другое дело, что при всей интернациональности науки, конечно же, необходимо блюсти интересы собственного государства. И каждое правительство, финансирующее фундаментальные исследования, озабочено этим вопросом, когда выделяет бюджет своим ученым. Это факт, но он является именно отражением здоровой конкуренции, и ничем иным. Сегодня я часто от своих коллег слышу такое словосочетание, как “научная дипломатия”. Мне вообще кажется, что эта тема должна стать предметом отдельного междисциплинарного гранта. Это такое социополитическое явление, которое пока до конца не изучено, но уже реально работает. Подводя итоги мероприятия, участники дискуссии обратились к излюбленной в последнее время теме — популяризации науки. Кто должен заниматься презентацией результатов исследовательских работ в обществе — сами ученые или научные журналисты? Надо ли это делать вообще или науке стоит оставаться этаким закрытым клубом по интересам, входной билет в который надо еще заработать кропотливым, длительным обучением? Что если нахватавшиеся поверхностной, популярной информации обыватели впоследствии решат, что познали серьезные научные вопросы целиком и полностью? Наконец, должно ли государство как-то поощрять ученых, работающих над созданием позитивного медиаимиджа науки?Здесь Владислав Панченко и его немецкий коллега Отмар Вистлер сошлись во мнении, что вести популяризацию научных исследований нужно непременно.- Вопрос только в том, как это надо делать, — отметил академик Панченко. — Ведь это очень сложная задача, быть может, она даже сложнее, чем решение неких фундаментальных проблем. Речь идет о современной конвергенции: как ученому, который привык представлять результат своих исследований только в виде научных выкладок и формул, объяснить их доступным, простым языком? Я говорю об этом не умозрительно, а исходя из опыта конкурсов, которые РФФИ проводит в целях популяризации науки. Не могу похвалиться тем, что у нас есть большое количество удачных публикаций, фильмов, но, тем не менее, многие российские ученые разделяют именно ту позицию, что озвучил мой коллега, г-н Вистлер, а именно — продолжают терпеливо вести просветительскую работу. У нас даже создана ассоциация производителей научно-популярных фильмов, постоянно появляются новые передачи, например “Истории из будущего”, где специалисты пытаются объяснить людям, в чем состоят проблемы современной фотоники, генетики и т.д. Конечно, только зрителю остается судить, где опыт этот удачен, а где — не очень, но, несомненно, это важное и нужное дело, которое интересует многих. Откровенно говоря, мне трудно припомнить достаточное количество ведущих ученых, которые хорошо умели бы популяризировать науку. К сожалению, опыт показывает, что эти таланты нечасто сходятся в одном человеке. Но, тем не менее, это вовсе не значит, что не надо пытаться распространять знания, накопленные человечеством. На мой взгляд, популяризацию науки надо начинать со школы или даже раньше, тогда мы естественным образом воспитаем определенную категорию юношей, девушек, которые уже к концу обучения будут хоть немножко понимать, что такое наука и чем она отличается от формализованных дисциплин, которые изучают в школе. Тогда уже легче будет объяснить все дальнейшее. СССР создал самую сильную в мире среднюю школу, и крайне важно, с учетом современных реалий, восстанавливать и поддерживать этот уровень. Ведь именно после школы люди и решают, идти им или не идти в университет. Кроме того, надо как можно больше ведущих ученых привлекать к чтению общих лекций — а не спецкурсов — на начальных этапах обучения в вузах, которые могли бы посещать студенты всех факультетов. Такой подход кажется мне крайне важным — надо немного расшатать устоявшуюся парадигму.

Анна ШАТАЛОВА

Фото Николая СТЕПАНЕНКОВА

На снимках: Владислав Панченко; Алексей Семихатов и Отмар Вистлер. 

Нет комментариев