Обманываться рады? Именитые гости Советской России старались не замечать очевидного.

— Еще со студенческих времен меня интересовала проблема взаимоотношений советского общества — именно общества, а не государства — и внешнего мира. В 1990-е годы эта тема в отечественной историографии только начинала разрабатываться. Одним из первых исследований стала вышедшая в 1998 году под моей редакцией монография “Россия и Запад. Формирование внешнеполитических стереотипов в сознании российского общества первой половины ХХ века”. Она получила вполне благожелательную оценку, но один из рецензентов заметил, что не полностью исчерпаны источники: без внимания осталась, в частности, карикатура. Мне это показалось интересным — и я ей занялся. Изучил подшивки “Крокодила”, просмотрел альбомы карикатуристов, пролистал центральные газеты — так материал и собрался. Карикатуры разные. Все зависело от таланта художника. Например, Лев Бродаты был автором многих высокохудожественных зарисовок, сатирических по содержанию, но не по форме. Борис Ефимов, не самый сильный, на мой взгляд, рисовальщик, но замысел его карикатур отличался оригинальностью. Понятно, что моя работа — не искусствоведческое исследование, я изучал визуальный образ мира, предстающий перед глазами советских людей в 1920-1930-е годы. Доступные для большинства населения источники ограничивались фотографиями в прессе, в то время не лучшего качества, и карикатурами. Часть названия своей книги, “Подлинный мир заграницы”, я взял в кавычки, поскольку процитировал строчку из стихотворения В.Лебедева-Кумача: “Можно выследить подлинный лик заграницы. И звериный оскал, и гнилое нутро”. Впрочем, многие видные советские карикатуристы и теоретики искусства тех лет считали, что карикатура средствами гротеска и нарочитым искажением действительности намного лучше передает сущность происходящего, чем фотография. Карикатура — динамичный пропагандистский инструмент, живой отклик на происходящее в западном мире — в Германии, Англии, Польше, Америке… 

— Да, освещение событий в этой стране можно разделить на два периода: до 1933 года (приход Гитлера к власти) и после. В первом периоде упор делался на изображении бедствий немецкого народа. Советские художники высмеивали немецких социал-демократов, клеймили буржуев — угнетателей революционного пролетариата. Жестко критиковали победителей — Англию и Францию, от деспотии которых страдала Германия. На одной из карикатур поверженная страна представала повешенной на дереве с надписью — “Лига наций”. После 1933 года наша пропаганда года два присматривалась и перестраивалась: непонятно было, где кончается гитлеровская риторика и начинается реальная политика? Как новая власть относится к СССР? Когда выяснилось, что ничего хорошего нашей стране она не сулит, открылась мощная антифашистская пропаганда, развенчивающая агрессивную внешнюю политику Германии. На Гитлере наши карикатуристы начали “оттаптываться” намного раньше: так, в “Крокодиле” в 1929 году его изобразили в тирольской шапочке с пером (намек на австрийское происхождение). Его преподносили как немецкого политика, готовящего Вторую мировую войну. А когда он пришел к власти, появился нелицеприятный фотомонтаж: на первом плане маленький противный человечек с лицом Геббельса, за ним возвышается напоминающая Гитлера огромная обезьяна. На рисунке начала 1930-х Гитлер нависает над Европой, как страшная грозовая туча. А вот с августа 1939 и по июнь 1941 года карикатуры на германскую тему исчезли со страниц нашей прессы. Вопреки распространенному мнению положительным “героем” Гитлера все же не изображали.

— Тема обширнейшая, всю ее, конечно, мы не рассматривали, сделав акцент на “культурной дипломатии” — развитии общественных, культурных и научных связей. Известно, что после революции Советская Россия в Европе была фактически изгоем, дипломатических отношений не было практически ни с кем. Прорыв совершила Германия (тоже своего рода изгой), установив дипотношения с Москвой в 1922 году. И на первых порах связи с внешним миром наша страна поддерживала с помощью неформальных культурных контактов. Одним из первых “посетителей” СССР был Герберт Уэллс. Несмотря на критический настрой, его книга “Россия во мгле” переиздавалась у нас несколько раз. А из России в Европу выезжали, скажем, ученые с мировыми именами: И.Павлов, В.Вернадский и другие. Но то была скорее инициатива “принимающей стороны”, и в советских верхах эти поездки не особенно приветствовали. Представлять страну за границей власти доверяли немногим: несколько раз на гастроли выезжал МХАТ, в командировки направлялись журналисты И.Эренбург и М.Кольцов. Однако довольно быстро в “верхах” поняли, что визиты в страну можно с успехом использовать для пропаганды советского образа жизни, и в 1925 году создали ВОКС (Всесоюзное общество культурных связей с заграницей). 

Момент был благоприятный: Западная Европа находилась в остром идеологическом кризисе. Привлекали две социальные модели построения общества: советская и фашистская. Приветствовалась, например, идея Муссолини о едином обществе, исключающем классовую и социальную рознь. Приблизительно теми же призывами к равенству и переходу к плановому ведению хозяйства манил западные демократии и коммунизм. Нравились его лозунги: “Кто был ничем, тот станет всем” и т.д. Появилась серьезнейшая альтернатива капитализму со всеми его противоречиями и “язвами”. И в этой ситуации посещение России видными западными интеллектуалами должно было улучшить образ советской страны в глазах Запада.

Очень основательно готовился, например, визит Бернарда Шоу, члена парламента леди Астор (будущей поклонницы Гитлера) и ее мужа лорда Астора (1931 г.). Поездка обсуждалась на самом высоком уровне с участием членов Политбюро. Тщательно был продуман маршрут, англичанам предоставили спецвагон, а кормили их так, как они в Англии не едали. Гости посетили Москву, Ленинград, побывали на Украине и… не заметили надвигающегося голода. Шоу потом писал, что слухи о голоде — это клевета на Советский Союз. То ли его так умело провезли, что он ничего не заметил, то ли сам не пожелал ничего видеть. И это не случайность. Дважды, в 1933 и 1935 годах, в СССР побывал другой англичанин, авторитет в области сельского хозяйства Дж.Мэйнард. Его тоже привозили на Украину — и он тоже не заметил голодающих. 

Понятно, что и при самой блестящей организации накладок все равно избежать не удавалось, они возникали подчас из-за разного уровня жизни, на котором находились обе страны. Англичанам часто показывали то, что им было совершенно неинтересно, например, современный роддом — предмет гордости для нас и недоумения для иностранцев: они желали посмотреть не значившиеся в программе старинные церкви, монастыри. Головная боль наших сопровождающих — “простые люди”, пытавшиеся пробиться к гостям и рассказать им правду о своей жизни (эпизоды, зафиксированные компетентными органами). 

И еще о разнице в уровне жизни. Однажды мне попались записки Агаты Кристи с описанием ее путешествия на Восток и возвращении в Англию через СССР (1930-е годы). На Востоке она столкнулась с ужасающей бедностью, но восприняла ее как должное, поскольку того и ожидала. Но вот она едет по территории СССР и жалуется: гостиница плохая, официант нерасторопный, каюта на пароходе тесная и душная… А все потому, что мерка другая: Восток отсталый, а СССР — уже Европа, он строит новое общество, и от него многого ждут. Вспоминается рефрен известной баллады Киплинга: нельзя дружить с медведем, который ходит, как мы. Под медведем подразумевалась Россия, поскольку написана баллада была в то время, когда между Россией и Англией шла борьба за сферы влияния в Иране и Афганистане. Это я к тому, что иностранцам нередко трудно было понять “принимающую сторону”, приспособиться к порядкам, царящим в стране, и к ее образу жизни. 

— Лишь в некоторой степени. Именитых гостей было не так уж много. И не все они восторгались увиденным — встречались и критические отзывы. Все зависело от отношения к России, с которым люди ехали к нам. Скажем, супруги Вебб из Англии, убежденные социал-демократы, в 1935 году выпустили двухтомник “Советский Союз — новая цивилизация?” Они приветствовали строительство нового мира, к которому англичане, возможно, когда-нибудь придут. Бывали случаи, когда иностранцы готовы были восхищаться всем увиденным, но действительность их разочаровала и они уезжали противниками советской власти. А иногда изначально антисоветски настроенные гости, ожидавшие встретить на улицах наших городов толпы чекистов и медведей, убедившись, что их страхи напрасны, склонны были игнорировать реальные проблемы и недостатки. Впрочем, для “человека с улицы” любые наблюдения о жизни в СССР часто оставались незамеченными.

В 1930-е годы отмечался расцвет советской дипломатии: и визитов становилось больше, и положительных откликов. Американский историк П.Холландер, издавший в 1981 году книгу “Технология гостеприимства”, подробно описывал, как СССР (и много позднее социалистический Китай) организовывали приемы иностранцев. Речь шла о тщательно подобранных местах посещения, о высоком уровне обслуживания (изолированных гостиницах, ломящихся от яств столах). На иностранцев производило впечатление, что многих именитых гостей (Р.Роллана, Л.Фейхтвангера) принимал Сталин. Приезжим заказывали статьи, заключали договоры на издание книг и платили щедрые гонорары. У кого после этого поднимется рука писать о недостатках?! Кончился этот благостный период в конце 1930-х, когда начались суды над “врагами народа”.

— Да никак. Ведь общались с ними лишь доверенные лица, и было их совсем немного. Замечу, что в СССР, особенно в 1920-е годы, с испугом и напряжением (а некоторые с надеждой) смотрели на Запад: не нападет ли он на Россию? На долю целого поколения выпали войны и лишения — отсюда и страх. А приезд иностранцев несколько смягчал эти опасения. Раз приехала делегация из-за границы, значит, сейчас войны точно не будет. Источники информации о внешнем мире у рядового советского человека были скудные: пресса (впрочем, до 1927 года разрешалось выписывать эмигрантские газеты), лекции о международном положении и слухи, иногда самые бредовые. Не забудем, что страна наша была в основном крестьянская и грамоту знали далеко не все. Статьи в газетах воспринимались по-разному. Одни верили всему, другие считали, что все написанное — вранье… 

Добавим, что тираж обеих книг — академический, весьма скромный: от 500 до 1000 экземпляров.