В начале — слово. Священное Писание с точки зрения семиотики.

Сотрудник лаборатории семиотики и знаковых систем Новосибирского госуниверситета Борис Клейман дешифровал фрагменты библейских текстов и выявил в Писании связи с ближневосточной, греческой и сибирской мифологиями. Теперь с большой долей вероятности можно утверждать, что одна из древнейших частей Священного Писания — Пятикнижие Моисеево — несет в себе ослабленные с точки зрения семиотики (наука о коммуникативных системах и знаках, используемых в процессе общения) элементы еще более древних сказок, эпоса и мифов.
Проведя семиотический анализ библейских сюжетов, ученый пришел к выводу, что первоначально тексты функционировали в устно-музыкальной форме и являлись компиляцией мифологических, эпических и сказочных повествований. Исполнители и слушатели этих сказаний в домонотеистический период истории пользовались разными диалектами семитских языков и языками межнационального общения: хеттским, шумерским, а позже аккадским и арамейским — многоязычие в те годы было нормой. 
Борис Клейман — член Союза писателей Израиля. Окончил филологический факультет Челябинского педагогического университета, Историческое отделение Института стран Азии и Африки при МГУ по специальности “История стран Ближнего Востока”. Участвовал в археологических раскопках в пустыне Арад (древний Ханаан). Сейчас он преподает в НГУ, Университете имени Бен-Гуриона в Бэер-Шэва (Израиль), Колледже торговли в Национальном университете Чжэнчжи (Тайбэй, Китайская Республика).
— Я подхожу к тексту с точки зрения семиотики, — рассказывает Борис Клейман. — В иудейском кодексе есть очень темные места, особенно в Пятикнижии Моисеевом, одном из древнейших текстов. И если не привлекать мифологический контекст более древних эпох (Песнь Деборы, к примеру, датируется XIII-XII веками до н.э.), расшифровать Писание невозможно. Сейчас, по сути, подобными вещами никто не занимается. Конечно, были ученые, которые так или иначе указывали на параллель с мифологиями египетского, хеттского, финикийского или шумерского происхождения. Барух Спиноза говорил, что по стилистике пророческих книг можно определить происхождение самих пророков. И что их тексты вовсе не божественное откровение: если пророк говорил, используя терминологию пастухов, понятно, откуда он пришел, чем занимался. Поэтому мой подход базируется на том, что текст не появляется ниоткуда, текст порождает текст.
Можно с большой долей уверенности утверждать, что влияние на библейские тексты оказывали мифы, сказки и героический эпос разных древних этносов Месопотамии, например, популярный в древности мотив определенных семейных связей (культ близнецов, племянника по материнской линии) нашел отражение не только в мифах, но и в Пятикнижии.
В рассказе о патриархах есть один наиболее полный — об Иакове. И здесь есть очень темные места. Например, почему Иаков родился вместе с близнецом Исавом? Оказывается, в древности был очень развит культ близнецов. Он известен по шумерским, хеттским, египетским мифологиям. Скажем, египетские боги Сет и Осирис были близнецами, огромное количество близнецов населяют мифы и исторические сказания древних греков. В самом Пяти­книжии упоминается еще пара таких братьев — Фарес и Зара. Почему Иаков отправляется искать свою жену к собственному дяде? Потому, что существовал культ дяди и племянника по материнской линии. Скажем, в древнеегипетской мифологии бог Гор, сын Осириса, борется со своим дядей Сетом.
Примечательно, что отражения этих культов присутствуют не только в древних египетских, месопотамских и античных мифологиях, но и в героическом эпосе сибирских народов — якутских, бурятских, монгольских, тувинских, алтайских сказаниях. 
Еще один пример фольклорной основы текста в Пятикнижии — лестница Иакова. По сюжету пророку снится сон, в котором он взбирается по лестнице вверх. Что это за лестница? Что она символизирует? Как отмечает семиотик, лестница — очень древний образ, который связан с трехчастным представлением о мире, где верхний и нижний называются хтоносом, то есть миром, находящимся вне ареала обитания человека. Лестница всегда ведет из срединного мира в верхний.
— Здесь мы видим созвучность с историей про быстрорастущий боб или орла, с помощью которых герой русских сказок поднимается в небо, — поясняет ученый. — То есть неважен механизм подъема — лестница ли это, боб ли. Важно, что это не что иное, как связь с верхним миром. Или свойства “яги” — женского родоплеменного предка периода матриархата. В русских сказках она слепа (“чует” только “дух”), не способна в погоне за детьми преодолеть водную стихию (полотенце превращается в реку), обладает ярко выраженными материнскими признаками (хозяйка лесных животных). Всё это присутствует не только в почти забытых мифах и сказках народов Востока или античной Греции (образ лодочника Харона, например, или Полифем у Гомера), но и в Пятикнижии: фараон не способен преодолеть в погоне водную стихию, полуслепа Лея — первая жена Иакова, брат-близнец которого Исав рыж, а дядя-тесть имеет имя Лаван, что значит “белый” — цветовые признаки хтоноса. Примечательно, что сибирский фольклор сохранил эти же качества в своих до сих пор живых сказаниях в образах “абаасов”, или “духов” верхнего и нижнего миров.
По словам ученого, возникающие параллели помогают глубже раскрыть тексты Торы: в приведенных примерах герои Библии, восточных и античных мифов, русских сказок про “ягу” и сибирских героических сказаний по сути являются одним знаком-мифологемой: образом хтонического предка-родональника. И такой подход позволяет не только отвергнуть интерпретации некоторых англоязычных теологов, но и выявить яркость, самобытность, неповторимую оригинальность эпических сказаний народов Сибири и их связь с мировым фольклором.
Исследование было опубликовано частями в научных журналах “Критика и семиотика”, “Вестник Челябинского государственного университета” (№10, 2015), коллективной монографии “Культурные трансферы: проблема кодов” в НГУ в 2015 году, в некоторых научных публикациях в Израиле и Китае. 
Анна РОМАНЕНКО
Фото пресс-службы НГУ

Нет комментариев