Нынешним летом в Москве официально завершилось строительство Федерального научно-клинического центра детской гематологии, онкологии и иммунологии (ФНКЦ ДГОИ), одного из крупнейших и самых современных в Европе, где будут проводиться диагностика и лечение особо сложных случаев рака у детей. ФНКЦ ДГОИ был открыт при тесном сотрудничестве с немецкими учеными, что неудивительно: еще во времена СССР свои первые шаги детская онкология в нашей стране делала при активном содействии немецких коллег.
Во время торжественного открытия центра состоялось и вручение премии Фрица Ламперта (Fritz-Lampert-Preis). На эту награду могут претендовать авторы из России и Германии, выполнившие научную работу в области клинических и лабораторных исследований по детской гематологии и онкологии. Премия в размере 10 тысяч евро присваивается ежегодно фондом TRANSAID, основанным в Кобленце для помощи детям со злокачественными новообразованиями. В нынешнем году одним из лауреатов премии стал доктор медицинских наук, профессор Андрей Коршунов, который уже три года занимает должность старшего научного исследователя в отделении нейропатологии Германского онкологического исследовательского центра (Deutsches Krebsforschungszentrum Heidel-berg, DKFZ), входящего в Объединение Научно-исследовательских центров им. Гельмгольца. В интервью “Поиску” профессор Коршунов, впервые приглашенный в DKFZ лауреатом Нобелевской премии по физиологии и медицине Харальдом Хаузеном после многолетней успешной работы в отделении нейропатологии в НИИ нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко, подробно рассказал о результатах и перспективах своих нынешних исследований:
— Мне посчастливилось разделить этот приз за молекулярно-генетические исследования эпендимом (опухолей нервной системы) у детей вместе с моим коллегой, приват-доцентом DKFZ Штефаном Пфистером. Данной тематикой я начал заниматься еще в Москве, более 10 лет назад. Моя исследовательская история во многом личная: сын моего друга умер от анапластической эпендимомы, именно это трагическое событие сподвигло меня на
изучение биологических механизмов заболевания.
Если кратко охарактеризовать суть нашей работы, то премию мы с коллегой получили за разработку молекулярно-диагностического алгоритма для определения прогноза и оптимальной тактики лечения эпендимом у детей. Абсолютно одинаковые, казалось бы, с морфологической точки зрения опухоли мы попытались разделить на молекулярные группы, которые могут лечиться в совершенно разных режимах. Для этого следует выполнить несколько молекулярно-генетических тестов, которые, что немаловажно, сегодня коммерчески доступны и стоят недорого. Кроме того, подобные тесты могут быть легко адаптированы в любой лаборатории патологии.
Итак, все опухоли исследуются с помощью набора проб (ДНК-зондов) для идентификации локусов хромосом-мишеней. На основании полученных результатов можно с высокой долей вероятности спрогнозировать неблагоприятное течение болезни. Таким пациентам может быть рекомендовано максимально интенсивное лечение, подбором которого занимаются уже клиницисты. У другой части больных молекулярная сигнатура опухоли ассоциируется с благоприятным прогнозом вне зависимости от вида лечения. Для таких пациентов после удаления опухоли наиболее оптимальным выбором является тактика “наблюдай и жди”: их не стоит сразу облучать или назначать химиотерапию — эти виды лечения токсичны и имеют побочные эффекты, которых по возможности желательно избегать. До настоящего времени критериями отбора больных для лучевой или химиотерапии были радикальность проведенной операции и степень гистологической злокачественности опухоли (значимость которой в эпендимомах оценивается неоднозначно).
Существует и другой аспект клинического применения полученных данных: так, используя иммуногистохимические маркеры, которые были выявлены по данным экспрессионного профайлинга генов, можно уточнить, какой препарат будет оптимален для лечения опухоли у конкретного пациента. Эти препараты не относятся к общепринятым химиотерапевтическим средствам, таким как, например, “Темодал”, которые используются в нейроонкологии, но при лечении эпендимом не столь эффективны. Препараты, которые подбираются с помощью молекулярного профайлинга, избирательно влияют на метаболизм конкретной опухоли. Эти данные служат биологической основой для так называемой таргетной терапии эпендимом, хотя, конечно, непосредственно лечением занимаются те, кто работает в педиатрической клинике. От нас требуется лишь информация по молекулярному профайлингу опухолей.
По статистике, в Германии ежегодно диагностируются 35-40 новых случаев эпендимом. В НИИ нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко больных с эпендимомами больше, это связано с тем, что в РФ проживает больше населения, а НИИ нейрохирургии — централизованная клиника, которая принимает пациентов со всей территории бывшего СССР и даже из-за рубежа. Я убежден, что не менее 100 детей в России ежегодно заболевают данным видом опухоли нервной системы. Ситуация осложняется тем, что возраст пациентов нередко меньше 3 лет. Радиотерапию в этом возрасте проводить не рекомендуется, поскольку она вызывает необратимые изменения в развивающемся мозге и эндокринной системе пациента. Именно поэтому в подобных случаях таргетная терапия может быть особенно полезной.
По частоте встречаемости среди онкологических заболеваний у детей опухоли мозга стоят на втором месте после лейкозов. Важно, что любые наработки в области молекулярной диагностики и лечения опухолей нервной системы могут быть использованы в борьбе с другими разновидностями новообразований, потому что, как правило, в патогенезе этих заболеваний задействовано повреждение одних и тех же ключевых генов-супрессоров, или онкогенов. То есть открытие новых функциональных или генетических механизмов канцерогенеза может быть актуальным для самых разных видов опухолей, включая детские. Установлено, что в патогенезе опухолей детского возраста нередко задействованы наследственные механизмы. У 30% детей с опухолями мозга, которым был проведен генный скрининг, в конституциональной ДНК были обнаружены мутации, характерные для различных наследственных синдромов.
Если ученым удастся создать универсальную тест-систему, которая может быть использована для быстрой диагностики типичных онкоассоциативных аберраций в ДНК, гипотетически можно было бы амбулаторно обследовать всех детей для раннего выявления опухолевых заболеваний. Вероятно также, что такое тестирование можно будет делать и перинатально. Однако пока в клинической практике подобные тесты ограничиваются изу-чением отдельных генов или хромосом. Тотальное геномное секвенирование сейчас ведется в специально оборудованных лабораториях и требует от 10 до 30 микрограммов ДНК. Этот метод, беусловно, перспективый, но пока далек от рутинного использования.
В целом, борьба с раком сегодня продвигается довольно успешно, а методы индивидуального профилирования опухолей совершенствуются и дешевеют. Появляется масса компаний, которые производят соответствующие тест-системы, растет конкуренция на этом рынке: раньше полный геномный профайлинг стоил десятки тысяч евро, сейчас его цена составляет около тысячи. Если ученым удастся выявить
специфические мутации, которые способствуют развитию той или иной опухоли, то будет возможным использование молекулярных методов терапии самого широкого спектра: так называемые нокауты — “выбивание” мутантных генов и онкогенов; реконституциональные методы — восстановление функций поврежденных генов-супрессоров, функциональные эпигенетические методики — все это возможно. Теоретически индивидуальный подход к раковой терапии — вопрос ближайших 10-15 лет…
Сегодня, к сожалению, у меня нет возможности совмещать свои исследования в DKFZ с практикой в России. Я считаю, что получил очень хорошее медицинское образование в СССР, но современные генетические методы исследования требуют узкоспециального образования, которое я получал уже здесь, в Германии. Далее, для реализации проектов, над которыми мне хотелось работать, мне нужно было тесно контактировать с людьми, владеющими соответствующей квалификацией. Именно в DKFZ эти специалисты есть. В России у меня тоже была возможность для разработки интересующих меня научных проектов, меня никто не ограничивал ни в выборе научных направлений, ни финансово. Директор института академик Александр Николаевич Коновалов всегда поддерживал научные начинания.
Однако необходимых специалистов (биоинженеров, биоинформатиков) в моем ок-ружении не было. Поэтому разработку таких сложных проектов в НИИ нейрохирургии мне пришлось бы осуществлять одному, фактически с нуля, и это заняло бы слишком много времени, а я, к сожалению, уже не так молод. Здесь же, в DKFZ, работает целая исследовательская команда, например, в исследование, удостоенное приза, было вовлечено более 10 сотрудников. Мы все здесь фигуры равнозначные, так несколько легче работать, чем в Москве, где я был руководителем отдела, имел определенные административные, консультативные обязанности, и у меня не всегда получалось выкроить достаточно времени на проведение теоретических исследований. Я не ощущал себя комфортно, выполняя административные функции, которые тоже важны. Сейчас все иначе: генерирую какую-то идею, а дальше уже мы разрабатываем ее совместно. Конечно, диагностическая работа есть и здесь: приходится консультировать пациентов, тех, кто проходит таргетную терапию. Но это не сравнимо с потоком диагностической работы, который был в Москве: сейчас ко мне обращается мой руководитель, просит посмотреть препараты, провести исследование и т.д. Я отвечаю за результат, но не контактирую с пациентами. В Германии, кстати, в отличие от РФ эти контакты более лимитированы: пациент не может просто прийти в клинику и забрать результаты анализов, материалы биопсий. Обмен информацией осуществляется между врачами. Такое общениe является наиболее продуктивным и полезным, в том числе и для самих пациентов.
В Россию возвращаться пока не планирую, отрабатываю контракт, но базы данных с результатами наших исследований всегда открыты для моих коллег на родине. Запросы от лечащих врачей поступают постоянно, особенно от специалистов, которые наблюдают детей уже на постоперационном этапе, — это лучевые терапевты, химиотерапевты. Российские врачи ежегодно приезжают на стажировки в DKFZ, так что обмен информацией с оте-чественной медициной у нас идет весьма интенсивно.
Анна ШАТАЛОВА
Нет комментариев