В конце октября журнал Forbes опубликовал рейтинг бизнесменов, ученых, деятелей культуры и спорта, интегрировавшихся в мировое сообщество и добившихся успеха за пределами России. Подавляющее большинство самых известных в мире исследователей русского происхождения из списка Forbes покинули Россию еще в 1990-е и с тех пор живут и работают преимущественно за рубежом. Среди них — физик Сергей Одинцов, указанный как профессор Каталонского центра перспективных исследований. Однако разыскать ученого нам удалось не в Барселоне, а в Томске, и это лишь одна из “нестыковок”, которыми изобилует его научная биография: родился и вырос в Казахстане, высшее образование получил в Томском госуниверситете, докторскую диссертацию защитил на Украине, научные работы (процитированные свыше 16 000 раз) написаны в области космологии, при этом продолжает оставаться сотрудником Томского государственного педагогического университета. С ответа на вопрос о зигзагах карьеры и началось это интервью.
— Я родился в Казахстане, в 17 лет уехал поступать в Томский государственный университет, учился на физфаке, затем в аспирантуре, написал кандидатскую по квантовой теории гравитации, а после аспирантуры поступил на работу в Томский государственный педагогический университет на кафедру математического анализа.
— Вы же физик, как вы оказались на этой кафедре?
— Во-первых, я физик-теоретик, а это значит как минимум наполовину математик. Во-вторых, именно в ТГПУ уже в те годы, в середине 1980-х, и именно на кафедре математического анализа работала очень сильная группа по физике высоких энергий и квантовой гравитации. Кстати, тогда на этой кафедре работал штатным профессором один из отцов калибровочной теории Игорь Тютин (ныне главный научный сотрудник ФИАН).
— Что вас привлекает в ТГПУ?
— Если посмотреть различные независимые рейтинги, то по развитию науки ТГПУ находится в первой десятке университетов России, а в области физики высоких энергий и теоретической физики выглядит особенно достойно, приближаясь к уровню кафедры теоретической физики МГУ им. М.В.Ломоносова.
— Как вы оказались в Испании?
— В 1990-е Россия открылась миру и многие наши ученые смогли найти более комфортные условия работы. Оставаясь штатным сотрудником ТГПУ, я имел возможность работать приглашенным профессором в университетах Норвегии, Японии, Колумбии, Мексики, США. В последние годы большую часть времени я провожу в Испании, в Каталонском институте перспективных исследований.
— Что для вас комфорт? Я понимаю, что по сравнению с Томском климат в Барселоне гораздо привлекательнее, но ведь не только это?
— Я говорю о комфортных условиях в науке: это и доступность грантов, и отсутствие бюрократии.
— Но ведь испанская наука далеко не самая сильная в мире?
— Испания стремится развивать свою науку, предоставляя научные позиции ведущим ученым мира. Насколько я знаю, в России началось движение в этом же направлении. Если будет достигнут серьезный прогресс, многие могут вернуться.
— А вы?
— А я не уезжал, я штатный сотрудник ТГПУ, в Томске у меня квартира, здесь мои коллеги и друзья.
— Несколько лет назад испанским правительством, в том числе властями Каталонии, были предприняты усилия по оживлению научной ситуации в стране (“Поиск” №33, 2008), в науку были закачаны большие средства. Вы это ощутили?
— Да, именно так и было. Испанцы сделали очень много: в разных провинциях открыли центры высших исследований, куда на конкурсной основе пригласили ученых со всего мира, в том числе и меня, работать на очень хороших условиях, без преподавания.
— Над чем вы сегодня работаете в Испании?
— В Каталонском центре перспективных исследований и Институте космических исследований Каталонии (IEEC) я занимаюсь теоретической космологией ранней и поздней Вселенной. В IEEC есть научные группы, которые изучают гравитационные волны, наблюдательные коллаборации в области космологии.
— Чему посвящена ваша самая цитируемая статья?
— Это работа “Modified gravity with negative and positive powers of curvature: Unification of inflation and cosmic acceleration”, написанная в соавторстве с японским физиком Ноджирой и опубликованная в 2003 году в журнале Physical Review D. Она посвящена модифицированной гравитации. Долгое время считалось, что единственная теория гравитации, которая удовлетворяет наблюдательным проверкам в рамках Солнечной системы, это Общая теория относительности Альберта Эйнштейна. Предлагались и альтернативные теории, но, как правило, они через некоторое время затухали. Когда появилась одна из моделей, описывающих темную энергию (“Расширение с ускорением поздней Вселенной”), мы с моим японским коллегой предложили довольно остроумную модель, которая может очень легко пройти все наблюдаемые проверки в рамках Солнечной системы. То есть она может быть реалистичной. Конечно, потом эту модель пришлось неоднократно подправлять, но все равно это был важный этап, который показывал, что существует класс теорий гравитации, которые ничем не хуже Общей теории относительности в том смысле, что могут описывать не только раннюю, но и позднюю Вселенную и отвечать на вопросы о том, что же такое темная энергия. А это просто модификация гравитационного взаимодействия в позднюю эпоху. Ту статью я считаю нашим нетривиальным достижением.
— Насколько я понимаю, тема этой работы перекликается с работой нобелевских лауреатов в области физики этого года?
— Статья, как я уже сказал, была посвящена альтернативному описанию темной энергии за счет гравитационных взаимодействий. А само открытие темной энергии, обнаруженной как эффект в 1998 году, в этом году отмечено Нобелевской премией. Это фундаментальное открытие в области космологии. Ученые Сол Перлмуттер, Брайан Шмидт и Адам Рис показали, что космология сегодня — уже не та наука, о которой нам говорили во времена моей студенческой юности.
— Сейчас вы занимаетесь развитием этих же идей? Кто ваши сегодняшние соавторы?
— Я продолжаю заниматься изучением этих и близких к ним тем. У меня есть несколько постоянных соавторов — это японские, испанские, итальянские, норвежские коллеги. Среди соавторов есть и мои коллеги из ТГПУ.
— Вы что-то знали заранее о готовящемся списке Forbes?
— Понятия не имел… В моей области есть немало более достойных ученых, но почему-то выбрали меня. Кстати, новость мне сообщил приятель из Томска. Как раз в это время я готовился к очередной поездке на Родину.
— Нынешний приезд в Томск связан с неожиданно возникшей широкой популярностью?
— Я постоянно провожу в Томске часть своего времени, меня постоянно тянет в родной педагогический университет, который я считаю своим домом. Я продолжаю оставаться научным сотрудником ТГПУ, выполняю его научные задания и не мыслю себя в отрыве от этого вуза. В ТГПУ создан особый микроклимат для ученых, в том числе и для физиков-теоретиков, научная школа которых объективно одна из сильнейших не только в России, но и в мире. Сейчас теоретику нет никакой необходимости сидеть на рабочем месте. Работать можно где угодно. Нужны лишь ручка, бумага и компьютер с выходом в Интернет.
Но на этот раз в Томске у меня действительно масса встреч, интервью. До разговора с вами я рассказывал школьникам о космологии в Центре дополнительного физико-математического образования ТГПУ. Хотелось бы увлечь этой наукой молодежь, ведь вы и сами знаете, какое отношение у нас сейчас к физике и математике: непрестижно, сложно.
— Наверное, вам известно про правительственные мегагранты, вторая раздача которых завершилась совсем недавно? Вас это интересует?
— Конечно, интересует. Я участвовал в конкурсе оба раза, но, к сожалению, конкурсная комиссия не сочла меня достойным кандидатом.
— Вам объяснили причину отказа?
— Нет, это, видимо, не практикуется. Но, по моим внутренним ощущениям, в России очень часто все сводится к конкурсу “весовых” категорий.
— Если исходить из этой логики, в третий раз вам точно повезет. Какой университет предлагал вас в качестве руководителя лаборатории?
— Балтийский федеральный университет им. Иммануила Канта. Там есть группа теоретической физики — пока довольно слабая, которую можно было бы как-то поднять. По правде сказать, я бы с большим удовольствием поучаствовал в конкурсе с ТГПУ, где теоретическая физика на высоте, но по условиям мегагранта нельзя подавать заявку с той организацией, в которой работаешь.
К сожалению, проекты Томского государственного педагогического университета в этом же конкурсе тоже не выиграли, несмотря на то что они были одобрены на самом высоком научном уровне, включая поддержку нобелевского лауреата по физике 2008 года профессора Намбу и Совета Пенсильванского университета. Проекты возглавлялись выдающимися учеными — профессором Пенсильванского университета Оврутом и Хельсинкского университета Чайчаном.
— Вы ставите перед собой патриотическую цель оживить своими приездами в Томск исследования на “вверенной вам территории”, или в большей степени это визиты вежливости?
— Я пытаюсь сделать то, что от меня зависит, — помочь молодежи войти в науку. Сейчас меня попросили курировать докторанта, есть еще какие-то участки работы, где я могу помочь. Это не считая научной работы. Почти во всех моих статьях ТГПУ указывается в числе организаций, где реально выполнялась работа. А оживлять исследования в ТГПУ не требуется. Они и так ведутся достаточно интенсивно.
— Как вы думаете, томский докторант после успешной защиты тоже отправится искать счастья по свету?
— Я уверен, что он останется работать в ТГПУ и будет делать это очень эффективно. Но вы ошибаетесь, если думаете, что наших ученых всюду ждут с распростертыми объятиями. Конкуренция в науке достаточно велика, особенно сейчас, во время кризиса. Это касается любой области, в том числе и теоретической физики. Стать приглашенным профессором любого западного университета очень непросто, и во всем мире существует огромное количество неустроенных в плане места работы физиков. У меня есть масса знакомых и коллег — те же немцы, испанцы, итальянцы, японцы, которые после защиты диссертации не смогли найти работу, многие из них были вынуждены уйти из науки.
— То есть убеждение, что у ученых “за морем житье не худо”, оправдывается далеко не всегда?
— Вот именно. Свою научную состоятельность необходимо все время доказывать.
Беседовала Светлана Беляева
Фото из архива Сергея Одинцова
Нет комментариев