С Владимиром Губаревым, легендарным (не побоимся этого слова) научным журналистом и писателем, мы познакомились на форуме “Наука будущего — наука молодых”, где целый блок мероприятий был посвящен тонкостям популяризации научных исследований. В.Губарев вел там мастер-класс для молодых ученых.
Впрочем, познакомились — слово не совсем точное. Это он на форуме впервые узнал о моем существовании. Мне же его фамилия известна чуть ли не с рождения. Шли первые годы космической эры, страна с восторгом, о котором нынешнее поколение молодых и не подозревает, встречала каждый новый орбитальный полет с человеком на борту, едва ли не каждый советский ребенок мечтал стать космонавтом. Я тоже. И этому в немалой мере способствовали публикации, а потом и книги Владимира Губарева.
В то время, правда, меня интересовали исключительно космонавты, и я не очень обращала внимание на то, что говорил он не только и не столько о тех, кто полетел в космос, но, главным образом, о людях на Земле, благодаря которым эти полеты состоялись. Губарев, пожалуй, единственный наш научный журналист, которого можно назвать “летописцем академии”, так как его профессиональная деятельность на протяжении более полувека связана с Академией наук — сначала советской, потом российской. Почти десять лет вел “Чаепития в академии”, где выдающиеся ученые рассказывали журналистам о себе и своих исследованиях. Эти встречи выливались в книги о людях науки: 180 ученых, 20 томов — целая библиотека! Жаль, что замечательная традиция “чаепитий с учеными” прекратилась с началом реформы РАН.
Он лично знал всех президентов академии, начиная с академика Несмеянова. И сейчас, накануне выборов очередного президента, выборов по новым правилам, в ситуации неопределенности и всеобщей тревоги за судьбу РАН, было особенно интересно расспросить корифея научной журналистики о том, каким, на его взгляд, должен быть руководитель такой структуры, как Российская академия наук.
…Мы сидим в лобби большого нижегородского отеля, Губарев говорит, кажется, о давно продуманном — почти не приходится задавать вопросы. Я понимаю, что его рассказ не претендует на точность, на исключительность информации — это просто некоторые факты, вспыхнувшие в памяти журналиста мгновения жизни великих руководителей российской науки, мысли вслух о тех событиях, что происходят сегодня. Но это и интересно!
— Моя жизнь связана с академией с догагаринской эпохи до нашего времени, — подтверждает Владимир Степанович. — Знаменитых сегодня ученых я знал еще “неостепененными”. Тогда, например, Геннадий Месяц, Евгений Велихов только начинали свой путь в науку. Много друзей у меня в РАН, в том числе и среди очень именитых академиков, кухню академическую знаю достаточно хорошо — и с сожалением смотрю на то, что сегодня происходит внутри академии и вокруг нее.
Я считаю порочной ту практику, которую выбрало правительство по отношению к РАН. Взяли и исключили из кандидатов двоих заслуженных ученых, выдвинутых самим научным сообществом. Нельзя так работать с академиками! А надо было, на мой взгляд, сделать наоборот: хотите поучаствовать в выборах — пожалуйста, скажите, кого из семерых вы предпочитаете видеть на этом посту.
Другое дело, что пост президента Академии наук — особый! Человек, его занимающий, должен обладать выдающимися качествами!
Когда академик Келдыш решил оставить это кресло, он предложил себе на замену двух человек: Бориса Патона и Анатолия Александрова. Член Политбюро ЦК КПСС Суслов, который должен был рекомендовать кандидата на должность президента Академии наук, вызвал к себе из Киева Патона. Борис Евгеньевич приехал — это он мне сам рассказывал, так что данные достоверные. Суслов ему говорит: “Мы решили вас рекомендовать в президенты Академии наук”. Патон отказался: “Я киевлянин, у меня мост, у меня институт, все связано с Киевом — я не хочу переезжать”.
— Мост?
— Мост Патона, отца… Суслов обещал Борису Евгеньевичу институт в Москве, все, чего душа пожелает. И тогда академик Патон сказал мудрые слова: “Вы знаете, на эту должность не заставляют идти, тут нужно желание”. И рекомендовал Александрова. А когда Суслов воскликнул: “Он же старый!” — возразил: “Да он еще нас с вами переживет! Крепкий мужик!”
И Александров был замечательным президентом.
Вообще, все президенты РАН были замечательными. На каждого выпал определенный этап в жизни страны, и все они сыграли важнейшую роль на этом этапе. До 1961 года был Александр Несмеянов. За ним — Московский университет, серия академических институтов на Ленинском проспекте, которые, между прочим, до сих пор стоят без ремонта и очень хорошо выглядят.
Потом президентом стал Мстислав Келдыш. И чуть ли не сразу после назначения я его раскритиковал — за то, что перевел Институт мерзлотоведения в Якутск. Статья называлась “Прохладно к мерзлоте”. Смысл такой, что вот, не успели назначить, а он уже из Москвы институт выживает. Так Мстислав Всеволодович меня пригласил и полтора часа мне, мальчишке, рассказывал, почему он это сделал. Поступок!
Анатолий Александров, президент АН СССР с 1975 года… Он запомнился тем, что любую проблему схватывал сразу, с точки зрения инженерной решал буквально в одно мгновение. Но мало кто знает, например, о том, что еще до того, как стать президентом РАН, этот человек в каком-то смысле спас страну. Для получения ядерной взрывчатки нужен был уран-235, в стране собирались строить целую серию заводов для его выработки. А что это за заводы? Огромные комбинаты. Полстраны работало бы только на них. Но был создан новый реактор (его поставили в Железногорске, Красноярске-26), и необходимость в других отпала. В 1951 году именно Александров на совещании с Курчатовым принял решение о возможности применения изменений в существующем реакторе и имел смелость написать полстранички текста — о том, что берет на себя всю ответственность. Говорят, Берия посмотрел докладную записку и спросил:
— Берет Александров ответственность?
— Берет.
— Тогда будем делать!
Целая эпоха в истории страны связана и с Гурием Ивановичем Марчуком, президентом АН с 1986 по 1991 год. А вы знаете, что в молодости, когда ему было 23 года всего, ему врачи сказали, что он проживет не более десяти лет — из-за легких. Тогда он взял и “рассчитал” свое здоровье — определил, что нужно делать, чтобы жить долго. И прожил после этого еще 60 лет. Это ведь был определенный прорыв в медицине. Марчук собрал в Новосибирске группу ученых, которые использовали математические методы для решения проблем сохранения здоровья, создал Институт вычислительной математики. Увы, люди зачастую не слушают ученых.
Я к Марчуку отношусь с особой нежностью — за его честность и откровенность. Когда распался Советский Союз, он на Общем собрании академии выступил с большой речью, я ее целиком опубликовал в “Правде”, где возглавлял отдел науки. Называлась речь “Прощание с наукой”. Марчук словно предвидел, что произойдет дальше, и прямо об этом сказал с трибуны. Я считаю его очень крупной фигурой, этот человек, по моему мнению, не оценен до конца — и как ученый, и как руководитель академии. Он был последним президентом Академии наук СССР, и он честно посмотрел в будущее. Жаль, что тогда на это не обратили внимания.
А Юрию Осипову мы благодарны за то, что академия осталась жива и, более того, даже в “лихие девяностые” развивалась: тогда были открыты новые научные центры в разных регионах страны. В условиях сокращения финансирования науки из федерального бюджета это требовало от президента академии огромных усилий. Но Осипов многого добивался от местной власти. И знаете почему? Потому что прекрасно понимал одну вещь. Там, где есть наука, там появляется интеллигенция. Трезвая. Умная. Талантливая. С точки зрения качества общества, его нравственной чистоты это обстоятельство огромную роль играет и сегодня. Вот только представьте на минуточку, что исчезает наука. Во что превращается страна? Да ее бы просто разграбили. Единственный, кто противостоит этому, на мой взгляд, научная среда. Потому что при всех сложностях нашей жизни ученые сохраняют любовь к Родине и знают, что надо делать.
Владимир Фортов — блестящий человек, замечательный ученый, мы дружны много лет. Как мне представляется, он в этой должности чувствовал себя рыбой, выброшенной на горячую сковородку. Помню, я очень переживал, когда Президент страны не принимал Фортова в течение трех недель после того, как его избрали президентом РАН. Это всеми трактовалось как определенный сигнал. Можно было подумать все что угодно! Такое мог выдержать только Фортов — он все-таки и летчиком был, он и яхтсмен, человек рискованный, сильный. Он умеет держать удар, он выдержал — но не смог устоять перед государственным катком.
А каток продолжает катиться. Отстранение правительством двух кандидатов в президенты РАН — тому свидетельство.
Я встречался со всеми претендентами на высокую должность руководителя академии, большинство из них знаю достаточно хорошо. На мой взгляд, выбор предстоит достаточно тяжелый. Как ученые, все они вне критики. Но этого недостаточно, чтобы руководить такой сложной структурой, как Академия наук. Идеальный президент РАН, по идее, должен бы обладать всеми качествами, которые есть у претендентов по отдельности: деловой хваткой Красникова и Каблова, глубокой информированностью о состоянии современной науки Панченко, умением убеждать Черешнева, напористостью Нигматулина, организационными способностями Хохлова (быть проректором МГУ в нынешние времена — это очень серьезно).
Сергеева я раньше не знал. У него единственный, кажется, недостаток — молодость. Но за ним стоит большая наука — физика, а в XX веке академия традиционно опиралась на физиков, именно они определяли ее развитие. Российские нобелевские лауреаты — все физики, за исключением Семенова. И что важно, XXI век тоже будет определять физика.
— А вот знаменитый культуролог Клод Леви-Стросс с вами не согласился бы, он утверждал, что “XXI век будет веком гуманитарных наук — или его не будет вовсе”.
— Это красиво звучит, но ведь и гуманитарные науки в наше время не могут развиваться без физики. Даже философы работают на компьютерах, которые с каждым годом становятся совершеннее. Мы шагу не можем ступить без Интернета. Биологам нужно все более сложное оборудование… И так далее.
— Но мы отвлеклись немного, вернемся к академии… Как вы считаете, какая проблема для РАН сегодня основная?
— В том, что власть не ставит перед ней сверхзадач, для решения которых и предназначена исторически Академия наук. Нужно было выйти в космос — и под это были созданы научные институты, конструкторские бюро… Нужно было “обуздать атом”, образно говоря, — появился “Атомный проект”. Что главное сегодня? Что мы хотим получить в стране через 20-30 лет?
— Но принята же Стратегия научно-технологического развития? Там все расписано.
— Пока что это только слова. Проблема, повторю, в том, что власть сама не знает, куда мы идем. Будущее не определено.
— Как вы думаете, что нужно делать в первую очередь, чтобы изменить ситуацию?
— Сейчас президент РАН — член правительства. А надо — наоборот: чтобы члены правительства участвовали в заседаниях Президиума РАН. Потому что главное в стране все-таки — не правительство. И кстати, всегда так было, начиная с каменного века.
Беседовала
Наталия БУЛГАКОВА
Фото Ольги Прудниковой
Нет комментариев