Место в оркестре. Какую роль играла Русь в средневековой Европе?

В рамках научного проекта “Россия в мире” Институт всеобщей истории РАН при поддержке генерального спонсора ПАО “Транснефть” провел международную конференцию “Три даты трагического пятидесятилетия Европы (1598-1618-1648): Россия и Запад в годы Смуты, религиозных конфликтов и Тридцатилетней войны”. События, происходившие в конце XVI, начале и середине XVII века в Европе и России, обычно анализировались отдельно друг от друга, однако устроители форума твердо уверены в синхронности исторических процессов. Рассматриваемые в едином историческом пространстве, они оказались связаны между собой. Подробности “Поиску” рассказал один из организаторов форума, заведующий отделом ИВИ член-корреспондент РАН Павел Уваров.
— Историки, с одной стороны, не очень любят юбилеи: шумные отмечания отвлекают от дела. Да и почему надо ждать, скажем, 400-летия, чтобы оценить важность данной проблемы? А годом раньше это было непонятно? С другой стороны, круглые даты дают повод привлечь внимание общества к значительным событиям: как на этот раз — сразу три знаменательные даты с восьмерками на конце. И хотя 2018 год выдался необычайно щедрым на юбилейные конференции, нам удалось собрать свыше 60 специалистов из десятка стран. Скажу сразу: мы достигли единодушия в оценке явлений русской Смуты на фоне Тридцатилетней войны в Европе.
Итак, 1598 год. На Руси прекращается династия Рюриковичей, к власти приходит Борис Годунов, что положило начало Смуте. На Западе король Испании Филипп II, пытавшийся всю жизнь вернуть Европу в лоно католической церкви под эгидой Габсбургов, перед смертью вынужден подписать Вервенский мир с французским королем Генрихом IV, покровительствующим протестантам. Религиозный конфликт не исчез, но был переведен “в режим ожидания”. Он вспыхнул в 1618 году, когда чехи восстали против владычества Габсбургов, стремившихся ликвидировать религиозные и политические свободы своих подданных. Начавшийся конфликт, позже названный Тридцатилетней войной, имел важнейшие последствия для всей мировой истории. А Русь в тот год подписала Деулинское перемирие с Речью Посполитой. Перемирие тяжелейшее, но все же положившее конец Смутному времени. И 1648 год. Вестфальский мир, который означал формирование нового европейского порядка, просуществовавшего вплоть до XIX века (а по мнению некоторых исследователей, и до ХХ). На Руси же устанавливается власть царя Алексея Михайловича, и от выживания страна переходит к накоплению сил.
Уже тогда, на рубеже XVI-XVII веков, Россия стала участницей, по словам историков, “Европейского концерта”. Об известности России в Европе можно судить хотя бы по числу претендентов на российский престол. Лжедмитрий, шведский принц, кандидаты из Англии, Дании, Швеции, представитель Габсбургов, не говоря уже о польском Владиславе, официально титуловавшемся как “Русский царь”. Положение Руси после окончания Смуты было катастрофическим: стране остро необходимы займы, военная и техническая помощь и, конечно, дипломатическая поддержка новой династии Романовых. Царь отряжает посольства во Францию, Англию, Нидерланды. За событиями Смуты с вниманием следят на Западе: пишут брошюры и книги, ставят пьесы, публикуют новости в только что зародившейся периодической печати. 
— Как тогда Запад воспринимал Русь? Что послы сообщали своим правителям?
— Оценивали по-разному, в зависимости от целей западных государств и стараний дипломатов. Часто ругали: страна, мол, варварская, закрытая, нельзя ни свободно в нее въехать, ни свободно выехать, подданные не имеют права ее покидать. Грамотность низкая даже среди духовенства, многие склонны к пьянству. Как о курьезе, писали об отсутствии медицины: мол, от всех болезней русские лечатся парной да водкой, разведенной с ружейным порохом. Находили и много положительного. Но главное, все понимали важность проникновения на рынок огромной страны. Протестанты и католики соперничали: кто первым получит этот большой приз. 
— Вопросы религии, наверное, тоже играли роль?
— Безусловно. В Европе 30 лет шла последняя религиозная война. Мощная коалиция Габсбургов (Испания, Австрия, Польша) во главе с Филиппом II пыталась восстановить единство католического мира. А протестанты — лютеране и кальвинисты — отстаивали свою религию. В конце XVI века к ним добавились греко-католики — униаты (их “местожительство” — Великое княжество Литовское). Они были православными, но подчинялись римскому папе. Единства среди протестантов не было — без колебаний они переходили в противоположный лагерь (одна из причин, почему война длилась так долго). Лучше всех об этом сказал кардинал Ришелье: “Веры нет, есть интересы”. Неудивительно, что католическая Франция воевала на стороне протестантов — сначала скрытно, помогая деньгами, потом открыто. Главным для Франции было не допустить усиления Габсбургов. Все спуталось в один клубок: религиозное противостояние, освободительное движение и образование нового государства (Нидерланды), борьба за жизненное пространство и ресурсы. И естественно, личностные факторы — их тоже нельзя сбрасывать со счетов. 
— В Европе кипят страсти — ей, наверное, не до Руси, не участвующей в войне? 
— Русь участвовала косвенно, предоставляя на льготных условиях зерно для шведской армии, воюющей в Германии. Ее также пытались втянуть в религиозную борьбу. Французский гугенот пишет английскому королю Якову I, что тот должен вмешаться, чтобы Московия не была окончательно завоевана польскими папистами (католиками). Это навредит протестантскому делу, укрепив Вавилон (то есть Рим), и погубит души несчастных московитов. Посему надо занять Архангельск, а оттуда, пока не кончилась навигация, дойти до Вологды, а если повезет — до Ярославля. И тогда новые подданные с радостью признают власть рыцарственного и благочестивого короля. Католики же надеялись, что свершится чудо — и Русь примет их истинную веру. 
Конечно, все понимали: Русь — это огромная территория, открывавшая дешевый транзит на Восток. Доступ к Волге означал возможность через Каспийское море добраться до Персии, а затем и до Индии. (Кстати, первым государством, признавшим Романовых и предоставившим им денежный заем, была Персия.) Добавим, что Тридцатилетняя война не была чисто европейской: не только Россия, но и Османская империя, и враждебная ей Персия были активными участницами всех политических комбинаций. Запад и Восток уже тогда оказались сплетены в единый узел.
— Как Русь реагировала на интерес к ней Запада? 
— Русь находилась в тяжелейшем положении, главное для нее было выжить. Она внимательно следила за всем происходящим за ее границами, стараясь разобраться в расстановке сил. Царский двор, например, прекрасно знал все, что касалось переплетения династических связей между европейскими правителями. Искал любую лазейку, чтобы получить свою выгоду или при случае столкнуть лбами потенциальных противников. Сведения поставляли послы, а они не только доверяли тому, что слышали при дворах, но и посылали своих людей в порты и на крупные рынки, чтобы разузнать новости от местных купцов. Что в Руси было организовано лучше, чем в Европе, так это хранение дипломатической информации.
Существовали жесткие правила организации посольств, или чин, посольский обычай. Посол приезжал с подарками. При крайней скудости средств в стране после Смуты набрать, скажем, “сорок сороков” шкур соболей и лис, как при Иване Грозном, чтобы одарить иностранного государя и его двор, стало невозможно — хотя бы связку найти. Но дарили все равно, и подарки эти запоминались. Такого же внимания и щедрости ждали от принимающей стороны. Дипломатический этикет был строг, важно было все. Возьмем “Статейный список” — отчет первого русского посольства во Францию, в Бордо, где только что состоялась свадьба Людовика XIII и Анны Австрийской. Русских поселили в доме, который ранее занимал “гишпанский посол” — фигура важнейшая, значит, и царских послов не обидели. А вот еды выдали мало, да еще отправили на рынок — сами, мол, себе покупайте. Это уже скандал, ведь на Руси послы кормились только с государева стола. Послание царя требовалось вручить лично королю, а не секретарям. И не просто вручить, а зачитать по-русски, но с переводом. А когда упоминалось имя Михаила Федоровича, полагалось, чтобы французский король встал и снял шляпу. Но самое важное, чтобы в ответной грамоте были перечислены все титулы царя — в этом послы должны были стоять насмерть. 
— Кому Русь отдавала предпочтение: католикам или протестантам?
— Выбор был сделан в пользу протестантов — не столь агрессивных в своем прозелитизме, как католики. Но особой любви к лютеранам не испытывали, понимая, что это лишь меньшее зло. Протестантов на Руси было немало уже во время Ливонских войн, когда много немцев с занятых территорий переселяли в глубь страны. Немцев, скандинавов, шотландцев (“немцев шкотския земли”) чаще прочих брали на военную службу. Со временем образовалась Немецкая слобода в Москве, где разрешалось строить лютеранские кирхи. Католикам же это запрещалось вплоть до самого конца XVII века, хотя на русской службе были и французы, и итальянцы. Лучше всего русский двор, пожалуй, в ту пору относился к англичанам. Они работали в России основательно, даже составили для своих нужд первый словарь разговорного русского языка. Отношения установились и с молодым государством — Нидерландами. Однако исключительных привилегий на транзитную торговлю с Востоком по Волге не предоставили никому из иноземных купцов. Старались вытянуть из заморских держав как можно больше: информации, займов, специалистов. Русские цари хотели бы выдать дочерей за европейских принцев королевских кровей. Желательно было склонить их к переходу в православие, но цель была вполне понятной — Россия должна вписаться в “концерт европейских держав”. И все это — задолго до Петра I. Кстати, и книг немало переводилось на русский язык. Например, трактаты по военному делу. 
— Было кому их изучать?
— Конечно, хотя не так много, как хотелось бы. Языки знали некоторые из придворных, служивые люди из посольских приказов, переводчики… 
— Вернемся к конференции. Полностью ли  удалось методом синхронности рассмотреть события разных веков?
— Считаю, что да. Изучение разных регионов в едином режиме времени подтвердило свою эффективность. Лучше видны взаимные влияния, переплетение судеб, типологические сходства и различия Запада и Востока Европы. Споры, конечно, были, но не по глобальным вопросам, а по частным. Сильнее было желание услышать коллег, разобраться в их позициях. Ведь историки-слависты редко встречаются со специалистами по истории Западной Европы. А такие встречи исключительно важны еще и потому, что как у нас можно найти малоизвестные данные, относящиеся к их странам, так и в европейских архивах есть источники по истории нашей страны, до сих пор не введенные в научный оборот: донесения дипломатических агентов, письма купцов и наемников, материалы периодической (точнее “протопериодической”) печати и т.д.
Их мало кто изучает, ведь работать с ними чрезвычайно трудно, хотя бы потому, что надо не просто знать много языков (помимо латыни — английский, голландский, различные диалекты немецкого и итальянского языков, французский, испанский, шведский, датский, польский), но еще и понимать, как звучали они 400 лет назад, не говоря уже о трудностях палеографии. На рубеже XIX-XX веков такие уникальные специалисты еще встречались, а сегодня где их взять? Нужна филигранная подготовка научных кадров. И все же повод для осторожного оптимизма есть. Некоторые представители нашей (увы, немногочисленной) научной молодежи уже имеют необходимые знания и, главное, склонность к подобным поискам. На Западе долгое время кадры специалистов по нашей истории не пополнялись, Россия мало кого интересовала, к ней падало внимание, финансирование на ее изучение сокращалось. Сейчас многое поменялось из-за бурного возвращения нашей страны в фарватер большой политики, сопровождаемого драматическими событиями и накалом страстей. Но нет худа без добра — постепенно осознается понимание важности истории России для общеевропейского контекста. Впрочем, у серьезных ученых оно никогда и не исчезало. 
Юрий Дризе
Фото предоставлено П.Уваровым

Нет комментариев