Таким остался? Наш студент меняется слишком медленно.

Со стены в кабинете заведующей лабораторией политических исследований НИУ “Высшая школа экономики” кандидата политических наук Валерии Касамара на нас смотрят полтора десятка фотографий, а на них самые разные лица — привлекательные и не очень.
— Как-то я была на конференции в Оксфорде, — рассказывает Валерия Александровна, — и не могла пройти мимо этих барельефов. На них изображены профессора и студенты различных колледжей прославленного университета. Бог знает, как давно они преподавали и учились здесь, но все, кто приходит ко мне и обращает внимание на снимки, говорят, что они напоминают их знакомых. Мне тоже кажется, что это наши современники — очень похожие на политиков и представителей элиты. Вон тот, с поджатыми губами, по-моему, финансист, этот, со взором горящим, похоже, оратор, а у того взгляд какой-то уклончивый — точно не стала бы за него голосовать.

— Может быть, среди них есть и политтехнологи? Кстати, почему вы стали политологом?
— Все просто. В лицее у меня был сильный преподаватель логики, доцент философского факультета МГУ, он и подтолкнул к выбору профессии. Я всегда хотела получить классическое университетское образование, а политология находится на стыке многих интересующих меня сфер: литературы, истории, философии. Знакомые тогда чуть ли не оплакивали меня: как я найду потом работу? Эпоха преподавания научного коммунизма закончилась, где же еще могут пригодиться политологи? А всего через несколько лет эта профессия стала одной из самых востребованных и престижных. Я никогда не сожалела о своем решении, скорее, наоборот, потому и научную нишу выбрала опять на стыке дисциплин.
Меня интересуют самые разнообразные политические вопросы, исследования с привлечением социологических данных, с применением психологических подходов. Это комплексный, универсальный метод. А темы мы придумываем сами. Например, изучаем представления и взгляды политической элиты страны. Скажем, депутатов сравнивали со среднестатистическими россиянами и зарубежными парламентариями. Такое сопоставление помогает выявить характерные черты и рассмотреть их.
Опрашиваем студентов ведущих университетов, чтобы узнать, каким они видят прошлое, настоящее и будущее страны. И сравниваем их с зарубежными сверстниками — испанскими и французскими студентами. По результатам другого опроса ожидали, что наша молодежь будет разительно отличаться от среднего и старшего поколения. Ведь у молодых людей, как правило, нет времени смотреть телевизор, они читают все самое современное, а потому и мыслить должны самостоятельно, критически.
А на деле оказалось иначе. Студенты вовсе не так независимы во взглядах, как им самим представляется, не столь критичны по отношению к себе и другим. Не меньше других слоев общества подпадают под воздействие средств массовой информации. Удивительно, но даже в этой среде до сих пор ощущается ностальгия по СССР и тоска по сильной руке — я называю это “авторитарным синдромом”. Есть и культурные штампы, которых в их юном возрасте можно было бы избежать.
Казалось бы, это наша будущая элита: студенты топ-вузов должны быть лучше образованы, а потому более продвинуты, мотивированы. По идее именно им предстоит вести за собой других. А оказывается, это лишь благое пожелание: новаторский дух или отсутствует вовсе, или его слишком мало.
— Странно, ведь молодые люди никогда не жили в СССР.
— Да, они родились в новой стране, но пользуются еще свежими воспоминаниями старших, пострадавших во время тяжких пертурбаций. Над ними довлеют прежние, отработанные штампы, например о социальном равенстве. Даже студенты младших курсов, к нашему удивлению, смотрят не вперед, а назад, в то время, когда многие гордились своей самой большой в мире страной, которую все боялись.
Конечно, надо учитывать, что прошло всего двадцать с лишним лет, еще не успели появиться образцы, маяки для подражания, которые помогали бы идти вперед. Пример не с кого брать, вот в чем беда. И школьные учителя остались прежними. Еще очень мало тех, кто готов воспитывать своих учеников в духе сегодняшнего, а не прошедшего времени. Мы потому и двигаемся вперед так медленно, что постоянно оглядываемся. И нам, преподавателям, нужно понять, как от всего этого избавляться, какой должна быть мотивация у молодежи. Пожалуй, единственное, чем сегодняшнее поколение студентов отличается от предшествующих, — это тяга к обществу потребления, стремление продвинуться, утвердиться в этой привлекательной, с их точки зрения, среде.
А их западные сверстники всего этого лишены и живут с ощущением, что они граждане Европы. У них открытое мировосприятие, они не так зациклены на себе, как наша молодежь.
— А как молодые люди у нас относятся к происходящему на улице?
— По-разному. Часть с интересом: митингов и сшибки мнений в их жизни еще не было, и им хочется разобраться. Другие вовлечены по-настоящему и разделяют протестные настроения. А третьих вообще ничего не волнует. Типичная картина, такая же, как и в других слоях общества.
— Чем ваших студентов привлекает политология?
— Трудно сказать. Тех, кто выбрал ее сознательно, не так уж много. Чаще студенты идут к нам потому, что где-то что-то у них не получилось, иногда даже не очень представляя себе, что такое политология, но с надеждой: вдруг что-нибудь да выйдет. Я их понимаю. Политология, как область науки, возникла в новой России в начале 90-х годов прошлого века. Да и на Западе по-настоящему сложилась немногим ранее — в 50-60-е годы, когда в США стали применять избирательные технологии, чтобы привлечь общественное внимание к нужному кандидату, представив его в глазах публики во всей красе, а противника потопить. И наша политология поначалу просто копировала западную. На самом же деле эта сфера науки помогает осмыслить происходящее, дать ответы на запросы общества. Она живая, восприимчивая, креативная…
Но для этого политология должна быть независимой. Чтобы интерпретировать события исходя из собственных научных взглядов, а не выполнять социальный или политический заказ. На мой взгляд, политолог должен быть беспартийным, чтобы максимально объективно оценивать события.
У нас же все еще остается “кремлинология”, как было в эпоху СССР. Нет открытости, нет обозначенных четких правил — и политологи вынуждены прибегать к домыслам и предположениям. Да и не может быть иначе, если политическая жизнь закрыта и в основном проходит “под ковром”. Отсутствуют сильные политические партии разного толка, значит, нет и конкуренции. Одни группы общества имеют доступ к средствам массовой информации, в свою очередь испытывающим давление со стороны власти, другие нет. А все недовольство выплескивается в Интернет, который процветает как суррогат политической жизни.
…Еще студенткой, примериваясь к будущей профессии, я страстно хотела попробовать себя в практической деятельности. И удача — стала помощником депутата Государственной Думы Ирины Хакамады. Сначала непосредственное участие в политике меня увлекло, казалось даже романтичным, потом я разочаровалась и сбежала. А со временем поняла: мое дело — исследования, преподавание. И сегодня стараюсь заниматься тем, что интересно мне, в надежде, что это будет полезно другим. Принцип простой, но, считаю, действенный.
Мои студенты очень разные: многие хотят серьезно заниматься политикой, других она отпугивает, и они постараются уйти в бизнес, в госструктуры. Одни хотят просто разбогатеть, другие — изменить мир, стать президентом страны или, на худой конец, депутатом Госдумы. Ведь им всего 17-18 лет, отсюда и планов громадье. Но кем бы они ни стали, главное, чтобы смотрели вперед, а не оглядывались назад.

Юрий Дризе
Фото Николая Степаненкова

Нет комментариев