“Старость меня дома не застанет, я — в дороге, я — в пути” — слова некогда популярной молодежной песни сегодня мало кто помнит. Но отношение к заключительному периоду жизни как к чему-то негативному, чего хочется как можно дольше избегать всеми силами, остается по-прежнему распространенным в обществе (и не только российском). Вместе с тем существует и другой подход — старение рассматривается как новая возможность, как особый этап жизни, без которого теряется ее смысл.
Английский социолог Джон Винсент, проанализировав сотни исследований, посвященных проблемам старения, нашел, что в отношении в нему можно выделить две диаметрально противоположные жизненные стратегии. Первую он назвал “либерализация от старения”: она подразумевает стремление человека как можно дольше оставаться молодым, игнорируя изменения в своем организме, в восприятии мира, в социальных отношениях. Вторая стратегия, названная ученым “либерализацией старения”, исходит из того, что в каждом периоде жизни, в том числе и заключительном, есть свой ресурс. Его можно — и нужно! — использовать. Причем нужно как самому человеку, так и государству.
“Либерализация старения” — так называлась секция в рамках XX Международного симпозиума “Пути России: альтернативы общественного развития 2,0”, состоявшегося недавно в Московской высшей школе социальных и экономических наук (МВШСЭН). Ведущий секции, кандидат социологических наук Дмитрий Рогозин, пояснил, почему для названия секции организаторы выбрали определение Джона Винсента: оно предполагает отказ от привычной интерпретации старости как периода зависимости и доживания (то есть отношение к ней с чисто медицинских позиций). В XXI веке благодаря успехам науки возраст “за пятьдесят” (предпенсионный и пенсионный) охватывает уже десятилетия. Это значительная часть жизни, и сводить ее содержание лишь к “доживанию” — неправильно со всех точек зрения.
Задача такого переосмысления старения становится для России все актуальнее: ведь граждане “за пятьдесят” составляют у нас уже более трети населения.
Либерализация — это снятие ограничений, отмена или ослабление государственного контроля. У либерализации старения два аспекта. Первый — государство перестает рассматриваться как единственный гарант всеобщего благосостояния граждан старшего возраста. С увеличением числа пенсионеров растет нагрузка на работающую часть населения, поэтому политики и экономисты ищут альтернативные способы расчета пенсий, разрабатывают программы по снижению роли государства в экономическом обеспечении старшего поколения, то и дело заводят речь о повышении пенсионного возраста.
Второй аспект либерализации старения — освобождение от стереотипов, активное включение пенсионеров в трудовые и социальные отношения (конечно, с учетом специфики возраста).
Задача ученых — обозначить перспективы и границы политических решений в этой сфере, а также оценить готовность пожилого населения к преобразованиям.
Результаты исследования, о котором рассказал Д.Рогозин, опровергают, по его словам, существующие в общественном сознании стереотипы о пожилом человеке. В конце мая 2012 года Благотворительным фондом “Ладога” совместно с Центром методологии федеративных исследований РАНХиГС при Президенте РФ и АНО “Социальная валидация” был проведен телефонный опрос 1204 жителей Ивановской области в возрасте старше 50 лет из различных населенных пунктов.
Есть такое понятие, как стигматизация. Оно означает приписывание кому-либо окружающими определенных, чаще всего негативных, характеристик по формальным обстоятельствам — в силу культурных традиций, культурной политики или собственных психологических комплексов. Ученые говорят о стигматизации старения и об эйджизме (дискриминации по возрастному признаку) в современном западном обществе. В нашей культуре, например, считается, что человек, входя в пенсионный возраст, много теряет и нуждается в помощи государства. И в самом деле, пенсионеры разговоры с социологами обычно начинали с жалоб на жизнь, обращая свое “помогите” к некой абстракции — государству в лице двух его главных руководителей. Оказалось, что предъявлять претензии местной власти как-то не принято. “И только продолжительный разговор открывает, что у них есть не только проблемы, болезни, оставившие их родственники, но и огромнейший опыт, потрясающие метафоры сегодняшней жизни, — заметил Д.Рогозин. — И что удивительно, две трети опрошенных больше помогают своим детям-внукам, чем получают от них финансовую помощь. Пожилые люди в реальности оказываются центрами отношений, теми узлами, которые держат большую семью”.
Ивановские пенсионеры в отличие от западных не мобильны. Они не ездят не только за рубеж или на море, но и в соседнюю область, что связано не с недееспособностью, а с убеждением, что ехать незачем. Оно отражается в фигурах речи: “я свое отъездил”, “пусть ездят дети” и т.п. Но стоит продолжить разговор, как вдруг опрашиваемые сами удивляются: “Действительно, странно, почему я никуда не еду? Надо поехать!”.
Вопрос, в каком залоге рассматривать старость — пассивном или активном, помогать пенсионерам реализовывать себя или просто поддерживать их, был центральным в исследовании. Изучение занятости людей старшего возраста показало, что ни мужчины, ни женщины после выхода на пенсию не прекращают трудовую деятельность, работают если не на производстве, то в домашнем хозяйстве. И у мужчин, и у женщин работа окончательно уходит на задний план в среднем после 70 лет — конкретный возраст зависит от здоровья. К 75 годам почти никто уже не работает.
А еще оказалось, что 30% опрошенных уверены, что возраст не помеха получению новых знаний и навыков, и готовы пройти обучение. Еще 33% считают это утверждение в принципе верным, но сами учиться не хотят (в большинстве случаев потому, что имеющаяся работа их устраивает), 2% думают, что в целом люди старшего возраста учиться не способны, но они сами — могут. И только 20% ответили, что пожилые, в том числе и они сами, учиться не способны. И вот таким людям, считают ученые, надо помогать.
Один из выводов исследователей: сегодня СМИ дают образ пожилого человека как угнетенного и оторванного от жизни, и даже талантливые, опытные, мудрые люди “за пятьдесят” не всегда могут противостоять этому навязываемому образу собственной недееспособности. На деле же старшее поколение вырабатывает свои стратегии адаптации к современным условиям и, по сути, во многом на бытовом, на местном уровне реализует либеральные ценности и нормы.
Эти результаты благодаря репрезентативности выборки могут быть с некоторыми допущениями распространены на всех жителей Ивановской области. Чтобы понять, как обстоят дела по России в целом, нужна серия общероссийских опросов на ту же тему.
Еще в 60-е годы прошлого века во Франции появилась концепция “третьего возраста”. В ней акцент делался на расширившиеся возможности пенсионеров наслаждаться досугом. Сегодня, заметил Пол Хигс, профессор социологии старения Университетского колледжа (Лондон), эта концепция большинством стареющих отвергается: они хотят приносить пользу обществу. Популярна идея “активного старения”: активным можно оставаться и на своем старом рабочем месте, и в местном сообществе (волонтерство). Многое зависит от конкретной культуры.
В России, как показал опрос, проведенный фондом “Общественное мнение” в 2005 и 2012 годах, в представлениях опрошенных преобладает образ старости как негативного, наименее привлекательного возраста. Хотя подвижки есть, ее восприятие медленно меняется в лучшую сторону. Если в 2005 году 70% опрошенных не ожидали от старости ничего хорошего и 10% затруднились ответить, то в 2012 году эти цифры составили 52% и 21% соответственно. Что у старшего возраста есть свои преимущества, в 2005 году считали 20%, в 2012-м — 28%. В обоих случаях было опрошено полторы тысячи респондентов. Увы, эмоциональный фон остался негативным: чем старше человек, тем больше тревоги и растерянности, тем меньше позитивных эмоций. “Это результат возрастных психологических изменений плюс социальные причины: трудно прожить на пенсию, подводит здоровье”, — предположила Людмила Преснякова, рассказавшая об этом опросе. Хотя, по ее словам, на здоровье по сравнению с 2005 годом пожилые жаловались меньше. Запросы остаются высокими: уже сложились стандарты “благополучной старости” (по примеру зарубежных пенсионеров), и люди готовы продолжать работу.
Возможна ли “старость в радость”? Да. Об этом, во всяком случае, говорят результаты кросс-национального анализа субъективного благополучия пожилых людей, которые представила научный сотрудник лаборатории сравнительных исследований НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург) Юлия Зеликова. Лаборатория была учреждена в ноябре 2010 года на средства мегагранта Правительства РФ, в рамках Постановления №220. Ее научный руководитель — Рональд Инглхарт, профессор университета Мичигана, лауреат Johan Skytte Prize in Political Science, самой престижной академической награды в области политических наук.
Эмпирической базой исследования, о котором рассказала Юлия, стали результаты пятой волны проекта World Value Survey. Исследование показало, что в пожилом возрасте самыми благополучными чувствуют себя люди, удовлетворенные своим финансовым положением (а вовсе не те, у кого самый большой доход), положительно оценивающие свое здоровье (не обязательно самые здоровые), способные контролировать свою жизнь и устанавливать хорошие отношения с друзьями и членами семьи. Самый высокий уровень субъективного благополучия — у пожилых людей в государствах Северной Европы, в США, Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Самый низкий — в посткоммунистических странах.
То есть на уровень субъективного благополучия людей влияют и характеристики страны, в которой они живут, — ВВП на душу населения, уровень демократии, равенства, свободы и толерантности. В процессе модернизации страны у граждан старшего возраста формируется желание жить дольше, активнее, интереснее. “И если общество понимает потребности пожилых и предоставляет возможности для их удовлетворения, оно способно справиться с вызовами, обусловленными старением населения, — подчеркнула Ю.Зеликова. — И только в этом случае мы можем говорить об успешном старении”.
Успех — от слова “успеть”. Куда надо успеть пенсионерам? Совсем в другом ракурсе предложил взглянуть на старший возраст доктор философских наук Сергей Лишаев, руководитель Центра философских и эстетических исследований Самарской гуманитарной академии. Геронтофобия (страх старости), по его словам, — один из основных страхов современного общества. Старость в нем считается тем, чего нужно избегать, и под давлением культурной среды люди продолжают работать, быть активными, стремятся выглядеть моложавыми. Причина геронтофобии, считает философ, кроется в секуляризации жизни и страхе смерти. В обществах с религиозным сознанием отношение к старикам почтительное, ни старости, ни смерти там не боятся. В западном же мире произошло смещение ценностей от религиозных к гедонистическим. И поскольку смерть в этом случае не может быть осмыслена, она вытесняется. Идеал современного человека, не без иронии заметил С.Лишаев, — жить, не почувствовав старости, и умереть во сне.
Ученые традиционно изучают смысл и значение детства, юности, зрелости как особых периодов в жизни человека. Но ведь старение — столь же важный период. Признать себя старым — значит признать реальность. Можно, конечно, ее признать, но не принять. В этом случае старость становится героической (“я не сдамся, я докажу молодым…” — позиция меньшинства) или ворчливой (“все виноваты, всё не так, мир несправедлив!”). И все же позитивный сценарий существует. Старость, которая признается и принимается, — это подведение итогов, это возможность увидеть свою жизнь в целом, придать ей форму и смысл. Это время мемуаров, автобиографий, бесед с близкими. Время, когда не нужно самоутверждаться. Время бескорыстия.
…Как показали выступления на симпозиуме, современная геронтология стала наукой междисциплинарной: проблемами старшего возраста занимаются сегодня не только медики и биологи, но и социологи, философы, психологи, сексологи… К сожалению, их не так много (подтверждением чему было очень небольшое число участников секции). Неудивительно, что для современного общества характерен очень низкий уровень знаний о проблемах старости и старения. Как ни парадоксально, заметил Д.Рогозин, основной проблемой старшего возраста становится даже не ухудшение здоровья, сокращение социальных связей или потеря близких людей, а способ осмысления этих событий.
Наталия БУЛГАКОВА
Фото Ольги ПРУДНИКОВОЙ
Нет комментариев