В начале сентября в Минобрнауки прошла встреча ведущих ученых — руководителей проектов мегагрантов с членами Совета по грантам Правительства РФ. По нашей просьбе о том, какие вопросы на ней поднимались, рассказал один из членов совета, заведующий лабораторией Института проблем машиноведения РАН Александр Фрадков.
— Скажу сразу, что заседание было организовано по инициативе руководителей мегагрантов — среди них были и те, чьи проекты сейчас продлены (после первоначально обозначенного трехлетнего срока), и те, чья просьба о продлении не была удовлетворена, и те, кто еще не завершил проект. Предполагалось, что все заинтересованные ученые смогут задать вопросы членам совета и чиновникам Минобрнауки и получить ответы “из первых рук”. Как вы знаете, большинство успешно выполненных проектов первой волны были продлены еще на два года, а вскоре нам предстоит принять решение о продлении финансирования по мегагрантам второй волны. Поэтому руководители этих проектов волнуются, их интересует, по каким критериям будут определяться лаборатории, достойные дополнительного финансирования.
— Каковы же эти критерии?
— Нужно соответствовать 10 показателям (их перечень можно посмотреть на министерском сайте www.p220.ru), разбитым на две группы: 1-я группа — критерии, предназначенные для оценки достигнутых результатов (6 критериев); 2-я группа — критерии, предназначенные для оценки перспективности научного исследования (4 критерия). Если по всем этим показателям получены хорошие оценки, значит, лаборатория мирового уровня состоялась и финансирование ее продлевается еще на два года (каждый год предполагается паритетное софинансирование со стороны вуза). Кроме формальных показателей играют роль и экспертные оценки: члены совета знакомятся с заключениями экспертов, могут заглянуть и в публикации, и на сайт. Не надо забывать, кстати, что сайт является визитной карточкой современной лаборатории.
Аналогичные критерии мы будем использовать и при вынесении решения о победителях новой волны мегагрантов. Они объединены в три группы. Первая группа характеризует уровень руководителя проекта, вторая — научный уровень заявки, третья — уровень работ коллектива, который выполняет проект.
— С какими наиболее серьезными проблемами сталкиваются вузы и ведущие ученые при выполнении проектов?
— Больше всего они жалуются на то, что сроки, отведенные на проект, из ранее объявленных трех лет ужимаются до двух с половиной, а фактически до двух. Так, решение о начале финансирования первой волны заявок принималось осенью 2010 года, а итоги подводились в декабре 2012 года, из этого времени участники еще несколько месяцев потратили “на раскачку” и ожидание денежных поступлений. То есть за два года нужно получить результаты и опубликовать их! Понятно, что за такой короткий срок создать лабораторию мирового уровня очень непросто, хотя кому-то это и удается.
— Решение о продлении выносится исходя из каких-то квот или ограничений по бюджету, в которые нужно уложиться?
— Квот никаких нет. Есть общий бюджет на продление и на новую волну. И мы сами определяем, сколько проектов продлить и какую часть этого бюджета оставить на новый конкурс. Нами было принято решение делить бюджет примерно пополам.
— А продолжаются ли дебаты по поводу необходимости четырехмесячного пребывания ведущего ученого в создаваемой лаборатории?
— Об этом постоянно заходит речь. Нам говорят, что многие хорошие ученые не могут приехать на такой длительный срок. При этом на каждый конкурс мы получаем около 700 заявок. Если ослабить его условия, то поток заявлений еще возрастет — нам просто будет не справиться с таким количеством…
— И все же бывают случаи, когда условие четырехмесячного пребывания в лаборатории ее руководителем по каким-то причинам не выполняется?
— Бывают, но тут нужно разбираться, что это за причины. Например, нобелевский лауреат, американский астрофизик Джордж Смут выполняет проект в рамках второй волны мегагрантов по созданию лаборатории, в деятельности которой предполагалось использовать данные с научного спутника “Ломоносов”. Его запуск должен был состояться осенью 2011 года, но по независящим ни от МГУ, ни от самого
Дж. Смута причинам не состоялся до сих пор. Проект “завис”, и ученого понять можно: зачем ездить в МГУ, если ничего не происходит?
— Как же вы собираетесь разрулить эту ситуацию?
— Это, безусловно, из ряда вон выходящий случай. Деньги выделены, цель проекта сформулирована, но не достигнута. Поначалу хотели прервать финансирование и даже на третий год денег не давать. Но в итоге, после того как мы на месте разобрались, что же произошло, увидели, что создаются приборы, отрабатываются методики, обучается молодежь, шестью голосами против пяти было решено скорректировать план работ и продолжить проект до завершения. Правда, новый план работ пока еще не представлен.
— Зависят ли подходы к оценке качества выполнения проекта от научной области?
— Зависят, и мы стараемся учитывать специфику областей наук, насколько это возможно. Например, есть определенные трудности с математиками: они не признают наукометрические показатели, в частности импакт-факторы, которые оценивают степень цитируемости журналов. Общенаучная база данных о публикациях Web of Science в среде математиков не котируется, поскольку не все журналы, которые они считают хорошими, в нее входят. Есть даже решение Международного математического союза о том, что нельзя применять для оценки математических результатов и ученых-математиков традиционные библиометрические критерии.
— Может быть, это правильно? Ведь круг представителей этой науки узок, и больших цифр по цитированию им не получить.
— В том-то и дело! Среднее число цитирований на статью у математиков примерно в три раза меньше, чем у физиков. Специфика этой науки такова, что сильные научные результаты часто могут понять и оценить всего несколько человек в мире. Поэтому и цитировать их будут мало. Но ведь можно пронормировать эти показатели соответствующим образом — так делается, например, при расчете стимулирующих выплат в Санкт-Петербургском госуниверситете. И хотя математики занимают по этому вопросу наиболее принципиальную позицию, выработать приемлемые критерии им до сих пор не удается. Правда, в Математическом институте Академии наук (Стекловке) и в его питерском отделении имеются некоторые списки “престижных” журналов, но они используются пока только для внутреннего применения.
— Я правильно понимаю, что вы самим математикам предлагаете определить, как производить оценку их результатов?
— Это нужно сделать с их участием, то есть совместными усилиями. Но они пока говорят, как нельзя их работу оценивать. А как можно — не говорят.
— Есть ли в ходе выполнения проектов мегагрантов яркие примеры, когда все проходит гладко и вновь созданная лаборатория мирового уровня может предъявить сильный научный результат?
— Конечно. Меня, например, очень воодушевило сообщение о проведении трансплантации искусственной трахеи, выращенной с использованием собственных клеток пациентки краснодарской больницы. Эта операция была частью проекта, выполняемого в рамках мегагранта в Кубанском государственном медицинском университете профессором регенеративной хирургии Каролинского института Паоло Маккиарини. Здесь нет вопросов — понятно, что это очень яркое достижение в медицине.
— В начале разговора вы упомянули, что вскоре должны приниматься новые решения по продлению завершающихся проектов. Как это будет происходить?
— Решение будет выноситься только после “выезда на места” и мониторинга лабораторий членами совета. Эту работу мы начнем уже в ближайшее время.
— Как быть тем лабораториям, чью работу вы решите больше не финансировать?
— Такой вопрос поднимался в ходе встречи. Ее ведущий, директор Департамента науки и технологий Минобрнауки Сергей Салихов резонно ответил: сейчас существует множество новых конкурсов, тот же проект “1000 лабораторий”, который будет запущен в 2014 году, — присмотритесь к ним и участвуйте!
Беседовала Светлана Беляева
Фото Николая АНДРЮШОВА
Нет комментариев