После обретения Украиной независимости Национальная академия наук вызывала немало нареканий. Горячие головы предлагали по примеру некоторых других стран СНГ вообще ее ликвидировать, предрекая, впрочем, что она вскоре погибнет сама. Много претензий высказывалось ее президенту академику Борису Патону. Главная из них — сколько можно быть у руля, пора и другим дать порулить. Некоторые ведущие ученые из протеста даже уехали работать за рубеж. Ситуация казалась безвыходной.
Надо отдать должное мужеству и упорству Бориса Евгеньевича. Несмотря на шквал критики, он упорно отстаивал академию. Положение осложнялось и тем, что у Патона не складывались отношения с двумя предыдущими президентами страны. И, тем не менее, в основном благодаря его усилиям академия сохранилась. Более того — вот уже несколько лет, как серьезные наблюдатели отмечают, что ситуация в НАНУ улучшается. Несколько институтов показывают результаты мирового уровня. И это несмотря на то, что при нынешнем финансировании академическая наука находится за гранью выживания!
Как бы то ни было, положение начинает медленно выправляться. Но самый грозный признак неблагополучия, который беспокоил академию весь предыдущий период, — слабый приток молодых ученых.
— Что-то изменилось в последнее время, или положение с этим по-прежнему катастрофическое?
Вопрос адресован известному ученому, директору Института демографии и социальных исследований им. М.В.Птухи НАН Украины, академику Элле ЛИБАНОВОЙ.
— Нет, гораздо хуже было после распада Союза в 1990-е годы, — говорит Элла Марленовна. — Сейчас молодежь в науку пошла. Она есть практически во всех учреждениях Национальной академии. В нашем институте средний возраст сотрудников меньше 40 лет. Процесс омоложения начался лет семь назад, и теперь результаты его уже очевидны.
— Как такой процесс возможен в наших диких условиях?
— Честно говоря, и для меня это загадка, потому что никаких побуждающих причин для него вроде бы нет — во всяком случае, зарплата в академии не стала больше.
— Может, квартиры начали предоставлять?
— Даже крупный институт, где работают порядка 1000 человек, а не такой маленький, как наш, — получает только раз в год одну квартиру.
— Это практически ничего…
— Сейчас квартиры нигде не дают, так что мы здесь не исключение. У меня ощущение, что сдвиг произошел потому, что университеты сформировали пусть небольшую часть молодежи, которой интересен процесс исследования. Что этому причина, надо разбираться. То ли свою роль сыграли преподаватели, то ли появилась в вузах особая атмосфера, благодаря которой молодежь обратила внимание на науку. Как бы то ни было, для части талантливых молодых она стала интереснее, чем бизнес.
Мы всячески этому способствуем. Очень тщательно отбираем студентов для практики в институте. Предпочитаем тех, кому интересно у нас и кто интересен нам. Потом рекомендуем их в аспирантуру, помогаем нарабатывать материалы для диссертации, которую они успешно защищают. А кандидат наук, почувствовавший вкус исследований, — уже наш человек!
Но теперь остро проявилась еще одна проблема — у нас мало сорокалетних. В институте только старики и молодежь. А что касается среднего возраста, то здесь — провал. Это плохо. Пока одна надежда на старшее поколение, которое прививает молодежи академическую исследовательскую культуру, манеру поведения, общения, желание читать. Наконец, понимание того, что в Интернете всего не найдешь, а если найдешь, то совсем не на тех сайтах, которые известны молодым пользователям. Словом, много чего могут дать ученые, посвятившие жизнь науке. Мы очень дорожим ими. Стараемся поддерживать, как можем. Их помощь очень нужна молодым, чтобы они набрались ума-разума.
— В России много споров вокруг ЕГЭ, а что вы можете сказать о пользе нашего ВНО — Внешнего независимого оценивания?
— То, что ввели ВНО, с одной стороны, вроде бы уменьшает коррупцию при приеме в высшие учебные заведения. Но одновременно ломает психологию школьника. Потому что натаскивание на тесты и нормальные знания, которые нужны будущему студенту, — абсолютно разные вещи.
Мы говорим, что перенимаем опыт в США. Но переняли и в этом случае, как всегда… Я спросила у ректора уважаемого университета: вы ввели у себя какой-то дополнительный экзамен? Он ответил: “Нет. У нас есть право ввести его по одной специальности. Но вот, к примеру, на один из наших факультетов претендовало более 100 человек на место. Ну, введу я экзамен, однако отобрать с его помощью того, кто нам нужен и талантлив, из такого числа практически невозможно. Я махнул рукой. Пусть будет отбор по ВНО, а там как получится”.
Когда я училась, трудно было представить, что можно не знать обязательную программу по предмету. Да, нам вбивали в голову всякую ерунду, нам отбивали интерес к учебе, но тогда мы читали и хотя бы знали, что “Муму” написал Тургенев. Сейчас молодежь ничего не знает. И то, что утрачиваем русский язык в школах, это проблема не языка, а проблема культуры нашего общества. Русская литература — единственная из великих мировых литератур, которую мы можем читать в подлиннике. Пренебрегать ее значением нельзя, и то, что это происходит, меня беспокоит.
— В России Кубань и даже Сочи по переписи 1926 года были преимущественно населены украинцами, а по переписи 1989-го украинцев было уже всего 4 процента. На кубанских базарах до сих пор звучит украинская музыка, тетки, продающие виноград, говорят на украинском, причем лучше, чем киевляне. Но спрашиваешь их: “Вы украинцы?” — Отвечают: “Та вы шо? Ни, мы — русские”.
— Самоидентификация — вещь очень конъюнктурная и сложная.
— Когда Украина обрела независимость, ее население было 52 миллиона…
— Нет, тогда нас было немножко меньше, но первые два года население Украины еще росло. Так что на 1 января 1993 года нас было 52,3 миллиона.
— Сейчас нас 45 с половиной миллионов, а на 2050 год вы прогнозируете 36 миллионов. Если экстраполировать дальше, то можно предположить, что настанет время, когда Украина останется без украинцев. Кто ее будет населять — мигранты?
— Такого не будет никогда. Но давайте уточним: вы имеете в виду украинца по анализу крови? Если говорить о европейском понимании нации, то это политическая категория, то есть украинский народ существует, пока существует страна.
— Но цвет кожи украинца со временем не поменяется ли за счет иммигрантов?
— Может, и поменяется. Но это касается не только украинцев, но и всей Европы. Демографы прогнозируют, что самые высокие темпы падения численности коренного населения будут в Германии. Абсолютно все европейские страны уже примерно 60 лет не обеспечивают простое воспроизводство населения. Но его сокращения в странах Европы не происходит. Это обеспечивается исключительно миграционным притоком. Больше ничем!
— Действительно, миграционный приток не обязательно убивает культурное ядро нации. В этом смысле поражает, скажем, Сенегал — в прошлом французская колония, центр Африки, а его жители говорят, ведут себя, одеваются так, что, кажется, больше похожи на французов, чем парижане. Хочется надеяться, что пополняющие население Украины люди “другой крови” смогут перенять местную культуру, привычки, поведение.
— Мигранты, как правило, адаптируются. За исключением представителей некоторых особо агрессивных этносов.
— Любопытен прогноз Брокгауза и Эфрона начала прошлого века о будущем Малороссии-Украины до 2000 года. В нем предрекали, что на Украине будут жить 100 миллионов человек. Причем половина из них будут евреями, потому что, хотя украинки и еврейки рожают одинаковое количество детей — примерно по 12, — еврейки лучше ухаживают за своими малышами, и у них больше детей выживает.
— На самом деле получилось несколько по-другому. Но мы делали расчеты и установили, что если бы в ХХ веке не было катастроф, которые пережила Украина, то в ней бы жило около 80 миллионов человек. То есть тот прогноз был близок к истине.
Что касается евреев, то это отдельный разговор. Когда в стране началось падение рождаемости, то оно началось с городов. И прежде всего в образованных семьях. А евреи в основном жили в городах и относились к образованной части населения. Так что у них рождаемость упала в первую очередь. Рождаемость в деревнях и сегодня выше, чем в городах. Поэтому если бы не было двух волн серьезной эмиграции евреев и не произошли бы трагические события Второй мировой войны, то их было бы больше. Но не намного, думаю, процентов на 8-10.
— Интересен демографический пример Китая…
— Такой безрассудной демографической политики, какая проводится в Китае, я нигде не видела. Не знаю, что они дальше будут делать.
— Что вы имеете в виду?
— У китайцев, как и у других народов, доминировала пяти-шестидетная семья. Потом административным путем всех перевели на однодетную семью. Представьте теперь ситуацию, когда поколение, в котором было 5-6 детей в семье, выйдет на пенсию, а поколение, в котором один ребенок, вынуждено будет их кормить. Что будет со страной?
Есть у них, как, впрочем, и в других странах, еще одна проблема. Сейчас медицинская технология позволяет на очень ранних стадиях диагностировать пол ребенка. Обычно на 100 девочек рождаются 106 мальчиков. Но сейчас в Азербайджане рождаются 112 мальчиков, в Китае — 118. Это результат искусственного регулирования. Так вот, мало того что там такое поколение растет, страна еще останется без женщин. Поэтому, когда мне рассказывают про гениальные идеи китайских руководителей, я спрашиваю: “А в чем это проявляется?”
— Промышленность растет…
— Но народ существует не для того, чтобы росла промышленность, а для того, чтобы люди хорошо и счастливо жили…
Подводя итоги, вернемся к состоянию науки на Украине. Она сохранилась. Некоторые из лабораторий и даже институтов академии находятся на высоком мировом уровне, несмотря на жалкое финансирование. Так что отдадим должное Патону. Его политика оказалась дальновидной. Многие считают: если будет возможность, ученые выберут его и на новый срок. И это при полувековом сроке президентства и возрасте, приближающемся к 100 годам!
Александр РОЖЕН
Киев
Фото из архива Э.Либановой
Нет комментариев