Споры на век. Ученые до сих пор по-разному смотрят на Брестский мир.

В этом году исполняется 100 лет с начала Первой мировой войны. В преддверии этого события в РГГУ при участии Института всеобщей истории РАН, Российско-австрийской и Российско-германской комиссий историков прошла Международная конференция “Первая мировая война и последствия распада европейских империй”. Обсуждались самые разные аспекты противостояния двух военных блоков, приведшего к распаду империй, личности правителей России и Германии, деятельность разведок… Один из докладов был посвящен узловому моменту нашей истории — Брестскому миру.
Помнится, штудирование школьного учебника вызвало недоумение и вопросы: как верхушка партии могла отрицать очевидные истины и выступать против подписания мирного договора с немцами? Один Троцкий с его наивной идеей “ни мира, ни войны” чего стоил! Только Ленин смотрел в будущее и все предвидел. И все равно, картина вырисовывалась странная. Но то было другое время и страна другая. А как сегодня, с высоты накопленного знания, ученые рассматривают Брестский мир, сыгравший огромную роль в становлении власти большевиков в России? Этот вопрос корреспондент “Поиска” адресовал выступавшему на конференции руководителю Центра истории России, Украины и Белоруссии Института всеобщей истории РАН, автору более 20 книг, доктору исторических наук Александру Шубину.

— И сегодня у историков нет единой “железобетонной” точки зрения, — уверяет Александр Владленович, — споры идут до сих пор. Мы разделились, поддерживая разные стороны, участвовавшие в полемике зимой 1917/1918 года. Могу лишь предложить собственный взгляд на этот поворотный момент отечественной истории. Ситуация тогда действительно была наисложнейшая. Советское руководство пришло к выводу, что старая российская армия продолжать войну не в состоянии.
— А не сами ли большевики в этом виноваты? Это ведь их лозунг был — воевать против собственного правительства?
— Хорошо бы свалить все на большевиков, но русская армия и до Февральской революции доказала, что не в силах побороть немцев. Катастрофическое поражение она потерпела уже в 1915 году. Последнее наступление царской армии в январе 1917 года под Митавой закончилось неудачей. Как и первое наступление Временного правительства в марте — тогда большевики не могли “разложить армию”. У них не было для этого возможностей — до весны 1917 года они не пользовались влиянием на фронтах. Дело в другом: патриотический подъем, охвативший страну и армию в 1914 году, давно угас, солдаты устали от вой­ны, не видя в ней смысла. Армия по своим внутренним причинам не хотела воевать до победы, а затем и вообще воевать. Стремление к миру вовсе не зависело от воли большевиков. Кстати, после февраля 1917 года они отошли от лозунга “поражение собственного правительства”, поскольку выдвигали его для борьбы с самодержавием. Политика партии стала более гибкой. В марте 1917 года Каменев писал в “Правде” о поддержке Временного правительства, но при определенных условиях. Так что после прихода к власти большевикам досталось тяжелое наследство (как и в области экономики). Противник между тем занимал значительную часть бывшей Российской империи: Польшу, Литву, Курляндию (часть нынешней Латвии).
— Мысленно вернемся в Брест. Какова была позиция большевиков?
— Важность вопроса о мире понимали все, но варианты его решения предлагались разные. В декабре 1917 года, в первый месяц переговоров, советское руководство единодушно предложило воюющей Европе лозунг, с которым большевики шли к власти: “Мир без аннексий и контрибуций” с правом народов на самоопределение. По обе стороны фронта они предлагали провести референдумы, чтобы народы сами могли выбрать свою судьбу. По мысли большевиков, это решит проблемы всех участников военных действий. Все они смогут выйти из войны с минимальными издержками.
— Звучит несколько утопически…
— На мой взгляд, предложение большевиков было вполне реалистичным для ситуации, когда не было известно, кто победит (мы-то знаем это задним числом). А тогда можно было закончить войну вничью. Вряд ли кто-нибудь в Европе мог предвидеть, сколько все это продлится. План большевиков встретил понимание по всему миру, но у населения, а не у правительств. В Великобритании, например, левые бомбили свое правительство запросами: почему оно не принимает предложение большевиков? Даже Германия, чтобы не выглядеть в глазах всего мира агрессором и как-то легализовать произведенные аннексии, формально была не против самоопределения на оккупированных территориях.
Ленин проанализировал состояние армии и заключил, что она может рассыпаться в любой момент. Выбор был прост: либо тянуть время в ожидании революции в Европе, либо признать поражение и отдать Германии оккупированные ею территории. Но сразу это сделать было политически невозможно, так как оскорбляло чувство национального достоинства, с одной стороны, и выглядело как предательство собственных идеалов — с другой. Для капитуляции перед Германией нужны были веские причины. Когда в январе 1918 года Ленин выступил с тезисами о необходимости принять “грабительский” мир, это вызвало шок в левой среде и злорадство в правой. Троцкий и Бухарин настаивали, что Германия долго не продержится. Это было не так уж глупо — революция в Германии началась в ноябре 1918 года. Мир на таких условиях заключать невозможно, но и войну старыми средствами вести нельзя: сил для этого нет. Значит, пусть немцы выкручиваются сами. Занять всю Россию у них не получится, а коли попытаются, то в стране начнется патриотический подъем, возникнет новая революционная армия и сдержит немецкое вторжение в глубь России.
Левые коммунисты во главе с Бухариным оценивали перспективы революционной войны оптимистично: на ситуацию они смотрели из Москвы, до которой немцы не дошли бы. Ленин же рассматривал положение из Петрограда и не был уверен, что Германия его не возьмет. Россия все равно устоит, рассуждал он, а что будет с властью большевиков? Ведь они опираются лишь на узкий политический спектр. Что будет, если партия лишится поддержки питерских рабочих и кронштадтских моряков? Для ведения народной вой­ны придется сотрудничать с другими патриотическими силами, более правыми, создавать многопартийное правительство национального единства, а это означает потерю советской власти. На одной чаше весов лежала власть, на другой — продолжение войны. Власть важнее — значит, надо заключать мир, пусть и “похабный”. А по мнению Троцкого, выбора не было: он считал, что немец наступать не будет — у него своих проблем хватает.
Был еще один фактор, который в самом начале переговоров не заметил никто, — украинский. Украина была внутренней частью России, но контролировала ее Центральная Рада, не признававшая правительство Ленина. Будь создано “однородное” социалистическое правительство — от большевиков до эсеров с включением в него представителей национальных окраин, Рада доверила бы ему право вести переговоры с немцами. А раз этого не произошло, она не признавала правительство большевиков и решила действовать самостоятельно. Делегация Украины прибыла в Брест, заняв торгашескую позицию — кто больше даст.
Так на затянутых большевиками переговорах появился третий участник, расколовший дипломатический фронт. Но для того, чтобы заключить сепаратный мир, Украина провозгласила свою независимость от России. Это ускорило наступление на Киев советских сил (в том числе и украинских). 8 февраля 1918 года Киев был взят, но уже на следующий день покинувшая столицу Рада заключила свой Брестский мир, тем самым пригласив на Украину немцев и их союзников. Ситуация для большевиков усложнилась еще больше. Становится понятной позиция Троцкого, заявлявшего: нельзя заключать мир, санкционируя грабительские германские условия, но и войну вести невозможно. Отсюда знаменитая формула: “Ни мира, ни войны”. А армию, раз она все равно не может сражаться, он предлагал распустить и создать новую. Это был компромисс между революционным оборончеством и ленинским капитулянтством.
Большевики фактически ставили смертельный эксперимент: после разрыва переговоров и отъезда Троцкого из Бреста 10 февраля, решится Германия наступать или нет? И если решится, то насколько мощным будет наступление? Сегодня известно, что немцы не собирались брать Петроград. Но Ленин этого не знал и, когда 17 февраля немцы начали военные действия, заявил: если мир не будет подписан, он выйдет из ЦК партии. Троцкий перешел на сторону Ленина, поскольку его надежды не оправдались. Теперь в ЦК у них был перевес — политически они победили левых коммунистов во главе с Бухариным и левых эсеров, добились подписания Брестского договора 3 марта и его ратификации вопреки мнению широких политических кругов.
Это сегодня нам известно, чем все закончилось, поэтому можем даже выставить оценки участникам переговоров. А они будущего не знали, однако в непредсказуемой ситуации показали себя глубокими аналитиками, рассматривая различные варианты развития событий. Правильно оценили перспективы краха Германии и Австро-Венгрии, ошибившись лишь на несколько месяцев. Однако крупнейшей ошибкой большевиков стала недооценка украинского фактора.
Ленин решил главную для него задачу: сохранил власть и возможность осуществлять свою социальную стратегию, а Брестский мир разорвал при первой же возможности, вернув почти все потерянные территории. Это произошло 13 ноября 1918 года, сразу после начала революции в Германии (раньше развалилась Австро-Венгрия). Тогда красные полки пришли на Украину, в Литву, Латвию, Эстонию.
Кстати, большевики, исхитрившись, сделали все, чтобы не платить Германии гигантскую, в 2,75 миллиарда золотых рублей, контрибуцию. Германскому послу Мирбаху объяснили, что финансовое положение очень тяжелое и без денег их правительство обязательно падет. А те, кто сменит большевиков, не станет гарантировать Брестский мир. Посол Германии в Москве даже считал, что большевикам, наоборот, нужно дать денег. Но посла убили в июле. И только после этого, в сентябре, большевики неохотно отдали 120 миллионов рублей, а остальные выплаты саботировали вплоть до краха Германии.
— Если подвести итоги…
— Брестский мир был коротким, но имел тяжелые последствия для России. Главное, еще сильнее была сужена база власти. Если раньше правительство опиралось на рабочих и крестьянских депутатов, то с уходом левых эсеров (в знак протеста против грабительского мира) ослабла связь с деревней. Против власти теперь выступали многие слои общества, возмущаясь прогерманской политикой большевиков. Все это вело к широкомасштабной Гражданской войне.
Немцы захватили всю Украину. Вместе с Турцией они прибрали к рукам и Закавказье. В итоге территория России сократилась приблизительно до нынешних границ РФ. (Не зря Беловежское соглашение 1991 года иногда называют вторым Брестским миром). Россия потеряла украинский хлеб и донбасский уголь — без них невозможно было выйти из экономического кризиса. Пришлось вводить продовольственную диктатуру, вести жесткую политику в отношении крестьянства. Это тоже подталкивало к широкомасштабной Гражданской войне. Не лучше обстояли дела и в международной сфере. Франция и Англия видели в большевиках немецких союзников и начали интервенцию. Восстал чехословацкий корпус, стремившийся помочь Антанте. Сам Брестский мир просуществовал недолго, но привел к Гражданской войне, затянувшейся до 1922 года. Однако в 1918 году трудно было предвидеть эти трагические последствия.
— Как же следовало выйти из этого тяжелого положения?
— С середины 1917 года обсуждался проект создания “однородного” правительства всех социалистических партий: большевиков, меньшевиков, эсеров. В него могли бы войти и представители украинской Центральной Рады, тоже, кстати, преимущественно социалистической. Такое правительство не стало бы разгонять Учредительное собрание, получило бы более широкую поддержку в критический момент. А значит, могло бы противодействовать немцам и проводить глубокие социальные преобразования. Другое дело, что левые партии представляли их по-разному. Но Ленин отверг этот вариант еще в ноябре: счел его несовместимым со своим социальным проектом…

Записал Юрий ДРИЗЕ
Фото Андрея Моисеева

Нет комментариев