В «Поиск» продолжают поступать отклики на статью академика Георгия Георгиева, посвященную проблеме закрепления молодежи
в российских научных коллективах
Елена ЛЕНЧУК — директор Института экономики РАН, доктор экономических наук
Доживем до востребования?
Статья академика Георгия Георгиева «Отпор оттоку. Как удержать талантливую молодежь в науке» («Поиск» №6, 2019 год) затрагивает очень острую тему. Старение научных кадров остается одной из самых актуальных проблем отрасли.
Статистика неумолима: каждый третий исследователь в России переступил порог пенсионного возраста. В академических институтах средний возраст ученых — более пятидесяти лет, а доля исследователей старше шестидесяти составляет 36%. Продолжается отток ученых средней возрастной категории — 40-50 лет, молодежь практически не пополняет ряды исследователей, среди выпускников вузов в науку рискуют идти не более 1%.
Заметно снижается и квалификация исследователей. К 2017 году по сравнению с 1990-м количество кандидатов и докторов наук, работающих в научной сфере, снизилось в 1,3 раза. Их удельный вес в общей численности не превышает 30%. После того как аспирантура стала считаться третьей ступенью высшего образования, количество защищающих диссертации в срок упало до 10-15%. Если тенденция не изменится, можно себе представить, кто будет работать в науке через 15-20 лет. С учетом всех этих факторов ответ на вопрос, есть ли будущее у российской науки, неутешителен.
Анализируя причины, по которым молодежь не хочет заниматься исследованиями, я бы поставила на первое место резкое падение престижа науки, результаты которой сегодня практически не востребованы государством. Причина тому — сложившаяся за годы рыночных трансформаций экспортно-сырьевая модель развития страны, закономерным результатом которой стали деиндустриализация экономики и сворачивание высокотехнологичных производств, которые как раз и должны предъявлять спрос на результаты научного труда.
Для России характерна низкая наукоемкость экономики. Доля затрат на науку в ВВП немного превышает 1%, в то время как развитые страны перешагнули по этому показателю порог в 3-3,5%. Мы не можем сравниться с ними и по уровню затрат на одного исследователя. Этот показатель в России в 4,2 раза меньше, чем в США, и в 3,4 раза меньше, чем в Германии.
Такой уровень финансирования не обеспечивает ни достойных зарплат, ни необходимой оснащенности научной и приборной базой, что, естественно, является тормозом, в том числе для притока молодых исследователей. Кроме того, государственные бюджетные учреждения науки сталкиваются с огромными сложностями и ограничениями при закупке оборудования. Даже приобретение обычных персональных компьютеров часто становится огромной проблемой. Для этого нужно либо иметь достаточное количество внебюджетных средств, либо добиться получения специальной целевой субсидии от учредителя.
Нельзя не согласиться с академиком Г.Георгиевым и в том, что привлечению молодежи в науку и предотвращению ее оттока отнюдь не способствует растущая бюрократизация нашей сферы. Количество планов, отчетов и прочих бумаг, которые регулярно должны предоставлять институты и научные работники, увеличивается в геометрической прогрессии.
Положив в основу оценки ученых и научных коллективов число научных публикаций, пришедшие к руководству наукой эффективные менеджеры, по сути, обессмыслили нашу работу. Вместо того чтобы сконцентрироваться на решении важных научных задач, проведении экспериментов, ученые, не покладая рук, пишут статьи и ищут способы разместить их в рейтинговых журналах. Именно это становится для многих главной целью. Получение реального вклада от научных исследований в ускорение развития экономики, повышение качества жизни, укрепление национальной безопасности страны — все это отходит на второй план. Научные институты превращаются в «союзы писателей», молодые ученые перестают видеть настоящий смысл работы своих научных коллективов.
Однако специальный орган экспертов высокого уровня, создать который предлагает академик Г.Георгиев, вряд ли поможет победить бюрократию и формализм. Дело ведь не только в том, что для этого необходимы какие-то специальные административные возможности, а в самом понимании того, как должна функционировать наука, какие задачи ей надлежит решать. Именно в этой плоскости следует искать «корень зла».
Сегодня в органах власти сформировался подход к управлению наукой как отдельной самостоятельной отраслью. Научные исследования отнесены к сфере услуг. Такая постановка вопроса создает угрозу полного разрушения российской науки. Многие из тех, кто сегодня определяют научную политику, никогда в науке не работали и плохо представляют особенности этой сферы деятельности. Копирование западной модели организации науки пока не привело к успеху. Руководитель сектора Института прикладной математики им. М.В.Келдыша, вице-президент Нанотехнологического общества России Георгий Малинецкий как-то сравнил бездумное копирование зарубежных институтов управления наукой с действиями плохого ученика, который на контрольной списал все у отличника, да только не учел, что вариант у него другой. Увы, чиновники не ценят и не учитывают веками складывавшиеся традиции российской науки, и это — тревожный симптом.
Конечно, молодежь все это отлично видит и понимает, что в таких условиях трудно в полной мере себя проявить. Именно поэтому она либо ищет возможность применения своих способностей и знаний в других сферах деятельности, либо уезжает за рубеж. Молодым людям нужны интересная престижная работа, возможность достигнуть в ней успеха и твердо встать на ноги.
По моему глубокому убеждению, искусственно предотвратить пресловутый отток практически невозможно. Для начала государство должно формировать спрос на научные знания. Если оно этого не делает, вряд ли стоит винить выпускников вузов, что их знания остаются невостребованными. В этих условиях было бы несправедливо создавать молодым перспективным ученым разные препоны для отъезда туда, где они могут наиболее полно раскрыть свои таланты, даже если страна потратилась на их обучение.
Надо не запрещать людям уезжать, а формировать в стране такое отношение к науке и труду ученого, при котором у них просто не возникнет мысли искать работу за рубежом.
Сегодня задача сделать привлекательной работу в России для молодых и перспективных исследователей артикулирована в национальном проекте «Наука». В соответствии с ключевыми индикаторами нацпроекта запланировано обеспечить в 2024 году относительно 2016-го 25-процентный прирост доли молодых исследователей, работающих в эквиваленте полной занятости. Однако стимулы, которые смогли бы обеспечить приток «свежей крови» в исследовательскую сферу, просматриваются слабо. При обозначенных в паспорте нацпроекта уровне и динамике финансирования работа за рубежом для наших молодых граждан явно останется более привлекательной, чем в России.
Ученые не будут уезжать, когда почувствуют, что они по-настоящему нужны стране. А это произойдет, если она развернется в сторону развития, если в ней активно будут осваиваться достижения современной научно-технологической революции и развиваться реальный сектор экономики, в рамках которого формируются основные предпосылки для интенсивного экономического роста.
Гнетет бессистемность
Валерий КОЗЛОВ — вице-президент РАН, академик-секретарь
Отделения математических наук РАН, член Совета при Президенте РФ по науке и образованию
Вопрос, поставленный Георгием Павловичем Георгиевым в статье «Отпор оттоку», далеко не нов. Мы решаем проблему закрепления молодежи в науке уже не первое десятилетие, и при этом ее актуальность все больше возрастает. Почему так? На мой взгляд, дело в том, что отсутствует системный подход. Некоторые непродуманные действия зачастую сводят на нет эффект от полезных мероприятий.
Только один пример. Как известно, Россия перешла на двухступенчатую Болонскую систему высшего образования: четыре года — бакалавриат и два года — магистратура. Но на Западе существуют всего два вида бакалавров — наук и искусств. Наших бакалавров по физике, математике, экономике там всерьез не воспринимают, так что унифицировать процесс не получилось. Российские работодатели, со своей стороны, не считают бакалавриат полноценным высшим образованием: бакалавра не возьмут в аспирантуру, не на всякую должность примут. Поэтому большинство молодых людей на бакалавриате не останавливается, предпочитает учиться дальше. Получается, что, по сути, изменилось только одно: с учетом увеличения на год срока обучения в аспирантуре на подготовку специалиста высшего уровня уходит не семь лет, как раньше, а девять. Соответственно, отдачу от молодого исследователя мы начинаем получать позже.
При этом от аспирантов сегодня не требуют заниматься научной работой, их обучение не должно заканчиваться защитой диссертации. Как относиться к полученным нашими аспирантами дипломам, на Западе тоже не понимают. Действуем строго по пословице «век живи — век учись», и известно, кем останешься. Зачем было ломать существовавшую ранее, хорошо отработанную систему подготовки специалистов?
Вот я, например, в свое время в аспирантуре проучился всего год. И этого мне хватило, чтобы сдать экзамены и подготовить диссертацию, конечно, с учетом работы на старших курсах мехмата. Уверен, перед молодыми людьми необходимо ставить значимые цели, чтобы они напрягали все силы для их достижения, а нынешние правила их расхолаживают.
Знаю, что в руководстве Минобрнауки разделяют идею о необходимости восстановления научной аспирантуры. Может быть, пора от слов переходить к делу? Если для возвращения к прежней системе нужно менять закон, давайте это сделаем.
А простые решения, вроде того, что предложил академик Г.Георгиев, — перейти на платное обучение — вряд ли помогут делу. Такого рода действия противоречат Конституции, да и вообще самой сути происходящих в стране процессов. Мы все-таки строим открытое общество, а значит, права и свободы граждан, в том числе молодых, необходимо уважать и соблюдать.
Запретительными мерами такую комплексную проблему не решить. Она, кстати, неоднократно обсуждалась на заседании Совета при Президенте РФ по науке и образованию, членом которого я много лет являюсь. И каждый раз глава государства призывал создавать в стране условия для творческого и карьерного роста молодых ученых. Во исполнение поручений президента реализовались разные мероприятия. Теперь вот в нацпроекте «Наука» поставлена задача в течение пяти лет привлечь к исследовательской работе 35 тысяч новых молодых специалистов. Но откуда взять столько мотивированной молодежи, имеющей определенный опыт научной работы? Раньше я бы сказал: из числа аспирантов, а сейчас даже не знаю, на кого реально можно рассчитывать. К тому же молодых людей, даже если мы заманим их в науку, необходимо обеспечить рабочими местами, ставками. Для многих институтов это — проблема. Не лучшим образом обстоят дела и с современным научным оборудованием, без которого серьезных результатов не получить.
Молодым людям, которые придут в наши лаборатории в надежде совершить переворот в науке, предстоит довольно быстро расстаться со своими иллюзиями. Они столкнутся с тем, что львиную долю времени придется тратить на пустую бумажную работу. Что означает растущая бюрократизация научной сферы для ученых, в том числе молодых? Непрерывное написание заявок, планов, отчетов. Финансирование только пришло, а с тебя уже требуют статьи, опубликованные в рецензируемых изданиях. Понятно, что отчитаться можно только прежними результатами, полученными от другой финансирующей структуры. Выкручиваться приходится на каждом шагу. Не все молодые люди на это готовы.
Молодежи трудно мириться и с несправедливостью, а ее в нашей научной жизни тоже хватает. Возьмем, например, мегагранты. Казалось бы, полезная программа: научная группа получает дополнительное финансирование, позволяющее вести исследования на хорошем уровне, в наши институты приезжают работать сильные ученые из-за рубежа. Что же тут плохого? А то, что в организации возникает резкое расслоение по зарплатам, ничем, в сущности, не мотивированное. Разве зарубежные коллеги в разы умнее и успешнее наших сотрудников? Как правило, нет. Кроме того, все понимают, что через пять лет, когда грант закончится, группа, скорее всего, распадется и направление закроется, поскольку за такое время едва ли получится создать серьезную научную школу, способную себя обеспечивать.
Что я со своей стороны могу предложить? Как вице-президент РАН, курировавший в академии работу с молодежью, могу с уверенностью сказать: академии удалось реализовать немало инициатив, способствовавших закреплению в наших институтах способных ребят. Этот опыт может оказаться полезен и сегодня. Хочу напомнить, к примеру, о таком начинании, как программа поддержки постдоков, которую мы осуществляли в течение нескольких лет совместно с Советом молодых ученых РАН. В лучшие времена выпускникам академической аспирантуры выделялись до 400 постдоковских мест. Конкурс на них был вполне приличный.
Что делать выпускнику аспирантуры, если к моменту ее окончания свободной ставки для него в институте нет? Выбор небольшой: уходить в бизнес или уезжать за границу. Как правило, таких ребят мы теряли безвозвратно. А участие в постдоковской программе давало людям возможность еще два-три года оставаться в орбите института. Они могли продолжить или завершить начатое исследование или попробовать свои силы в новом направлении. За это время, если начинающий ученый себя хорошо показал, ставка, как правило, находилась. Кроме того, многие молодые люди выигрывали гранты, благо грантовых программ для научной молодежи существует немало. Но участвовать в них могут только те, кто имеет какие-то позиции в научных организациях.
Четыреста ставок — это не так уж мало. Каждый год мы, можно сказать, «набирали» 2-3 небольших института. Программа постдоков работала вплоть до 2013 года, когда началась реформа РАН.
Академик Г.Георгиев предлагает брать деньги с молодых специалистов, решивших эмигрировать. Можно ли так делать, если они были готовы работать в России, но не смогли устроиться по специальности — не нашлось свободных ставок? А в научных организациях Европы, США, Китая им рабочие места предложили, да еще и на более выгодных условиях. Получается, мы сами выдавливаем ребят за границу, а потом требуем, чтобы они расплатились за образование.
Думаю, что программу, аналогичную академической, по созданию временных рабочих мест для постдоков сегодня можно реализовывать на базе Минобрнауки. Как показала наша практика, это простой, но очень действенный механизм. Добиваться выделения средств на такие мероприятия, по-моему, правильнее, чем изобретать способы насильственного удержания молодых ученых на родине или взимания с них долгов, как это предлагают делать некоторые участники дискуссии, развернутой на страницах «Поиска».
Нет комментариев