12 апреля для Олега КОТОВА — день напряженнейший. Это профессиональный праздник Героя России, летчика-космонавта №100, а сегодня — заместителя директора по науке Института медико-биологических проблем РАН.
Олег Валерьевич, как вы стали космонавтом?
Это была осознанная мечта. Как и многие мальчишки, я с детства мечтал стать космонавтом. Поступил в Военно-медицинскую академию и пошел на факультет авиационно-космической медицины. После окончания сделал все, чтобы попасть в Центр подготовки космонавтов, и восемь лет работал врачом. А когда появилась возможность, прошел отбор и был зачислен в отряд космонавтов.
Неужели просто повезло? А как же бессчетные испытания?
Да, все относящееся к медицинскому отбору — это тяжело. Плюс существовало негласное правило: из Центра подготовки космонавтов в отряд никто никогда не поступал. Горжусь, что мне первому удалось нарушить традицию. (После этого случая сотрудники центра могли беспрепятственно пробовать себя при отборе в отряд космонавтов.)
Экзамены и подготовка были очень трудными?
Пожалуй, зато интересными. Космонавтов учат мыслить, анализировать, принимать решения, изучая проблему с разных точек зрения. Сдавать массу экзаменов и тестов, чтобы суметь оценить свои возможности, убедить руководство в превосходной физической форме, психологическом настрое, работоспособности, умении справляться с нестандартными задачами. Нужно быть одновременно пилотом, испытателем, исследователем и к тому же лидером, умеющим контактировать с людьми. И все время перед тобой воображаемая планка, и ты обязан ее взять. Недаром после полетов космонавты находят применение, достойное их квалификации.
Едва ли не самые сложные испытания — на психологическую устойчивость. Быстро ее выявить не получится: нужные качества проявляются не сразу, потому и отбор растягивается на несколько лет. Сначала претендент становится кандидатом в космонавты, начинает общую подготовку, и за ним постоянно наблюдают психологи. Именно из-за психологического настроя многие уходят из отряда через год-другой.
Какое испытание вам запомнилось?
Наверное, самый интересный и трудный психологический тест — это пять суток в сурдокамере под постоянным наблюдением, в полной тишине, общение с внешним миром лишь с помощью особых сигналов, скажем, мигающих лампочек. Для начала ты заполняешь определенные тесты, затем на 60 часов наступает так называемый режим непрерывной деятельности — без сна. Не выдержал, заснул, попросил помощи — испытание провалено. Как ты будешь бороться со сном — дело твое. Можно письма писать, книги читать, рисовать, петь — все что угодно. Мало того, нужно еще выполнять различные тесты на проверку памяти, работоспособности, считать, разбираться в таблицах. Первая ночь — вроде бы не страшно, день тоже как-то удается скоротать, но потом… Это испытание на силу воли, умение собраться и держаться.
Как вы боролись со сном?
Занимался физкультурой, старался больше двигаться.
Сколько раз вы проходили это испытание?
Один. Считается, раз прошел, то все уже доказал.
Какой конкурс претендентов в отряд?
Трудно сказать. Знаю, что когда американцам нужно было отобрать 12 человек, то они рассмотрели порядка 8000 заявок. У нас эта система действует немного иначе, но, думаю, несколько сотен заявок на одно место получится.
Вас приняли в отряд, и вы 11 лет ждали своего первого полета?
Да, но не ждал, а готовился. Постоянно. Конечно, в этой очень интересной работе есть, скажем так, фактор неопределенности. И не все, кто прошел подготовку и был зачислен в отряд, летали в космос. Меня несколько раз назначали в различные экипажи, в том числе международные, например, в экипаж шаттла. И именно на мне программа полетов россиян закончилась. Вместе с Крикалевым должен был лететь по другой программе, однако шаттл потерпел катастрофу. Был дублером и наших космонавтов. Это нелегко: несколько лет ты тренируешься, поддерживаешь себя в состоянии полной готовности, но что-то пошло не так — и ты остаешься на Земле. Таковы особенности этой профессии, и хочешь не хочешь надо принимать «условия игры». И вот итог: после окончания общей подготовки нам выдают удостоверение космонавта — документ, может быть, и неформальный, но почетный. На моем стоит №220, а полетел в космос сотым. Вот и считайте, какая статистика.
После такой подготовки легко ли переносится долгое пребывание в замкнутом пространстве станции?
Конечно, это непросто: определенный распорядок дня, режим питания, соблюдение гигиены… Однако на работе и исследованиях это никак не сказывается — условия вполне комфортные.
А когда столько дней видишь одни и те же лица?
Это не проблема. Для нас не сюрприз, что полетел именно с этим человеком, а не с другим. Экипаж формируется, обратите внимание, за два с половиной года до полета, чтобы успеть достичь взаимопонимания, доверия, выработать чувство локтя. Мы вместе работаем, тренируемся, ездим в командировки. Всесторонняя подготовка дает точное представление о сложности программы полета. Случаются, конечно, нештатные ситуации — значительные и не очень. Умение справляться с ними — часть нашей работы. А она — замечательная! Отправляясь на станцию, мы говорим: «Полетели на работу». Возвращаясь, каждый раз думаешь: еще бы месячишко — и было бы в самый раз.
Самый длительный ваш полет?
Первый — почти 200 суток. Летал трижды, всего получилось 525 суток.
Нештатная ситуация — это что?
Любой отказ техники, который происходит раз в несколько дней. Перегоревшая лампочка — из того же ряда. Есть ситуации ожидаемые: ведь все, что может сломаться, рано или поздно ломается. Поэтому в наличии запасные части, блоки, и после консультации с Землей мы заменяем вышедшее из строя. Но есть случаи нерасчетные, не предполагавшиеся, и как на них реагировать, заранее неизвестно. Тогда подключается Земля — вместе мы проводим диагностику и решаем проблему.
Расслабляться, снимать напряжение ведь тоже надо. Помогает ли, например, наблюдение за прорастающими в оранжерее семенами?
Возможно, для кого-то это важно, но мне всегда есть чем заняться. На мой взгляд, эмоционально чувствительным, ранимым в космосе быть нельзя. Это люди из категории нестабильных, неустойчивых. Когда у них хорошее настроение, с ними легко, когда плохое, они замыкаются в себе, и это сказывается на работе. Важные качества при психологическом отборе.
И все же конфликты, скажем, на бытовой почве, случаются?
Да. У каждого члена экипажа есть личное пространство, и другим его касаться не следует. Относится это к чему угодно. Скажем, на станции — несколько фотоаппаратов. Один из них ты тщательно настраиваешь под себя — свое зрение, свою манеру съемки. Это важно, когда вдруг видишь, что можешь сделать кадр в неожиданном ракурсе. Хватаешь аппарат, а он уже побывал в других руках — и кадр «уплыл». Обидно! Хочется сказать что-то такое-эдакое. Но включаешь принцип саморегуляции, сдерживаешься, переключаешься на что-то другое.
Случается, приходится вмешиваться командиру экипажа (я был им дважды). Его задача — «разруливать» подобные острые ситуации. Он отвечает за поддержание психологического климата, и на борту его слово — закон.
Какова, кстати, площадь станции?
В невесомости мы считаем в объемах — порядка 900 кубометров. А по площади легче представить состыкованные по-разному четыре вагона электрички, где у каждого своя каюта: метр на метр и на два.
Ваш позывной — Пульсар. Почему?
Во время полета экипажи пользуются позывными, выбирают их командиры корабля. Это удобно — и Земле проще обратиться ко всему экипажу, и космонавтам: «ЦУП Москвы, ответьте Пульсарам». Мне понравился Пульсар — необычная звезда и произносится легко, всего два слога.
Вы летали с иностранными космонавтами, были проблемы из-за разницы в менталитете?
Безусловно. Национальные культуры разные, существуют и индивидуальные особенности человека. Возникают языковые проблемы. Формально рабочий язык на станции английский. На деле же говорим на смеси русского с английским. С одним — больше на русском, с другим — на английском. Выручают высочайший профессионализм, стремление как можно лучше сделать свою работу, и потом, не забудьте, мы притираемся еще на Земле, во время подготовки к полету. А если и возникло непонимание, то «хлопнуть дверью» не наш случай. Стараешься быстрее найти компромисс. Срабатывает чувство самоограничения, которому учат во время подготовки на Земле: конфликта надо избежать.
Были проблемы, когда летали в смешанном экипаже? Все-таки дама на корабле…
Вопросы взаимоотношений утрясаются задолго до полета, еще на Земле. Устанавливаются границы нормального поведения и общения, и нет никакой разницы, кто с тобой в команде, мужчина или женщина.
Вы шесть раз выходили в открытый космос. Это страшно, когда твоя жизнь зависит от крепления каната?
Нет. Главное чувство — потрясающе интересно! Ты общаешься с космосом накоротке. Выполняешь крайне ответственное задание, которое доверили именно тебе. И должен успеть (время ограничено ресурсами скафандра) все сделать отлично. На скафандре — уйма карабинчиков с инструментами (забыть ничего нельзя — обратно ведь не сбегаешь). Устают только руки, а тела не чувствуешь. Ощущение как у спортсмена: волнуешься перед стартом, а потом забываешь и дело делаешь.
Как Земля смотрится из космоса?
До Земли всего 400 километров, и она кажется очень близко. Хорошо видны города, когда ярко освещены. Вообще ночью легко оценить ареал обитания человека. Есть густонаселенные районы, есть места, где видны только редкие огоньки. И понимаешь, как нам еще долго осваивать нашу планету.
После космоса, а вы отдали ему более 20 лет, не трудно работать на Земле?
Фактически из космонавтики я не ушел. В ИМБП продолжаю заниматься космосом, но в земных условиях.
Хотели бы, чтобы ваши дети стали космонавтами?
Я бы не возражал.
Беседовал Юрий Дризе
Нет комментариев