Лаской, а не жесточью. Как царским чиновникам предписывалось управлять “иноверцами”.

— Отмечу главное: на всем протяжении своей истории Россия была полиэтничным государством. В 2012 году отмечалась символическая дата — основание Российского государства (862 год). Когда, согласно летописи, на княжение был призван варяжский князь Рюрик. Пригласили его не только представители славянских племен — ильменских словен и кривичей, но и угро-финских — мери и чуди. Таким образом, у самых истоков нашего государства изначально стояли как предки русских, так и их иноэтничные соотечественники. С тех пор выстраивание отношений с неславянским населением страны — одно из важнейших направлений национальной политики. И какой бы период отечественной истории мы ни рассматривали, она была полностью подчинена интересам государства и осуществлялась в целях обеспечения безопасности — как внутренней (сохранение стабильности и порядка), так и внешней. 

Наши исследования в области этнической политики начинаются в основном с XVI века, когда Россия быстро расширяла свою территорию и в следующем столетии вышла к Тихому океану. Довольно скоро стало очевидным, что для полноценного управления колоссальным евразийским пространством у правительства не хватает ни опыта, ни средств, ни кадров. Правящей бюрократии приходилось приспосабливаться к разнообразным местным условиям. Чтобы удержать под своей властью присоединенные народы и территории, нужно было вырабатывать методы адаптации новых подданных к жизни в пределах единого государства. В XVI-XVII веках политика в отношении, как тогда говорили, “иноверцев” (позднее “инородцев”) в целом сводилась к простым требованиям: им предписывалось исправно платить подати (как правило, не очень обременительные) и проявлять внешнюю лояльность. 

— Кардинально ситуация преобразилась в XVIII веке, когда в ходе долгой и разорительной Северной войны Петру I потребовалась мобилизация всех ресурсов. С помощью русского населения необходимо было осваивать присоединенные территории. Продолжалась государственная колонизация окраин, в частности на Урале строились заводы по выплавке железа и для работы на них переселяли русских крестьян. Шла и стихийная колонизация земель, когда крестьяне самовольно уходили на окраины и обустраивались там. Начиналось экономическое освоение новых территорий, на которых постепенно увеличивалось число русских, — так продолжало формироваться многонациональное государство. 

Одним из главных принципов национальной политики России была надэтничность, то есть равенство подданных перед престолом независимо от их языка и вероисповедания. Объединяло, сплачивало разноплеменную массу (вспомним о “скрепах”) широкое расселение русских, бюрократическая чиновничья пирамида и действовавшая достаточно четко Православная церковь… Одной из немногих идеологических и политических скреп колоссальной полиэтничной державы служила сакральная фигура монарха. В государстве сформировался (а кое-где целенаправленно насаждался) культ самодержца. По дагестанскому преданию, один из местных правителей целовал землю, по которой ступала Екатерина I (во время Каспийского похода Петра I). А когда Александр III путешествовал по Кавказу, некая кахетинка поднесла к нему больного ребенка: считалось, что один взгляд царя может исцелять. 

При самоочевидном доминировании в государстве русского этноса никогда не артикулировалась идея о единственном “государствообразующем народе”. История показала и внушила нашим правителям XVI-XIX веков, что Российское государство создавалось усилиями прежде всего русского народа, но при постоянном участии его соотечественников разных национальностей. Возьмем процесс формирования российского дворянства. На протяжении XVI-XVII веков заметен приток в ряды правящей элиты аристократов тюркского и черкесского происхождения, в XVIII — остзейских немцев, в XIX — тех же немцев, а также грузин, поляков и др. Замечу, что в царской России не видели необходимости в специальном ведомстве, отвечавшем за национальную политику.

— Когда русские обживали новые места, им приходилось вступать в постоянный контакт с коренным населением. В массе исторических и этнографических работ описывается, как много оно заимствовало от русских. Но очень мало исследован обратный процесс: что русские переняли от “иноверцев”. А ведь переселенцам для выживания в незнакомых краях необходимо было воспользоваться местным опытом в земледелии, охоте, рыболовстве, организации хозяйства и повседневного быта… Происходило взаимное обогащение культур. Так в нашем языке появились, например, кавказские шашлык и кефир. А пельмени (в переводе “ухо из теста”) пришли от финских народов Предуралья. 

Однако межэтнические отношения вовсе не представляли благостную идиллию. Как бы историки ни оценивали последствия вхождения каждого отдельного народа в состав России, это событие оказывалось переломным в его судьбе. Жители новоприсоединенных территорий, сталкиваясь с новой политической системой, экономическим строем и множеством русских пришельцев на своих землях, оказывались в подчинении русской администрации. Было время, когда тот или иной народ историки с легкостью объявляли добровольно вступившим в российское подданство на основании договора местной знати с российским правительством или с провинциальным начальством. На самом деле картина была гораздо сложнее. Ни один народ не желал по собственной воле лишаться независимости, став царскими подданными. Местные правящие круги соглашались поступиться частью своих прерогатив в пользу русских властей в обмен на военную защиту и равноценные привилегии. Отношения подчинения и подданства русская сторона и ее партнеры зачастую воспринимали совершенно по-разному, и нужно тщательно анализировать различия во взглядах на статус пребывания в составе России у русских властей и у присоединенных народов. Последние рассматривали это как военно-политический союз с более сильным покровителем и защитником. Правительство же считало их обычными подданными, которые обязаны подчиняться всем законам государства и указаниям разномастных чиновников.  

Но при этом в наказах местным властям столичное начальство неукоснительно требовало: обращаться с местным населением нужно “лаской, а не жесточью”. Однако обе стороны — и власть, и подданные — довольно быстро уяснили условность подобных миролюбивых формул. На окраинах процветал воеводский произвол, и нередко “лаской” местные администрации требовали смириться с неправедными поборами и всевозможными насилиями. Но вскоре поняли: невозможно превышать административный и налоговый пресс, иначе население уйдет в недоступную глухомань, или сменит подданство (если дело происходило на границе), или поднимет вооруженный мятеж. Отсюда призыв “лаской, а не жесточью” исполнялся местными управленцами не из-за терпимости и корректности, а в силу вынужденной необходимости — заботы об интересах казны. 

— Мы воспитаны на схемах “классовой борьбы”, объясняющих бунты угнетенных трудящихся протестом против гнета помещиков и дворян, всего самодержавного государства. Однако и здесь картина не была столь одномерной. Башкиры, например, неоднократно поднимали восстания, протестуя против отъема своих угодий, тяжелых повинностей и др. Вот как они сами объясняли причины мятежа. “Если они (русские) … меняют повинности и разоряют наше достояние имущества, давайте и мы… разорим их имущество. Тогда и наши вести дойдут до падишаха и суть наших дел будет разобрана с полнотой и справедливостью” (перевод прокламации восставших башкир). То есть мятеж мог служить и последним средством достучаться до государя, попыткой обратить его внимание на бедственное положение подданных. 

— Да, политика русификации имела место, но не носила массового характера. Обычно меры по русификации усиливались после различных социальных потрясений. Например, в Польше после восстания 1863-1864 годов было запрещено употребление польского языка в школах, казенных учреждениях и общественных местах. Русификация шла параллельно с унификацией административной структуры империи. Но только при Николае II была сформулирована задача добиться “слияния окраин с основной территорией”. До тех пор этот процесс протекал медленно и постепенно. Ведь территория России включала разные государственные образования и “переваривала” их лишь со временем. Так, завоеванные татарские ханства Поволжья и Сибири формально не были уничтожены. Просто считалось, что их правителем (Казанским, Астраханским, Сибирским) стал московский царь. Три ханства уступили место губерниям только в ходе петровских реформ начала XVIII века. Со временем почти все подобные квазигосударства как бы растворились в Российской империи. Их автономия долго или коротко (как у грузин) тлела и неизбежно угасала. Только среднеазиатские ханства-протектораты избежали этой участи, поскольку империя их просто не пережила.

— В общем и целом русские мирно уживались со своими иноэтничными соотечественниками. Нужно учитывать также имидж и репутацию нашей страны в тогдашнем мире. Совершив модернизационный рывок при Петре I, Россия под управлением его преемников все более обретала европейский облик. Довольно четко организованная структура “регулярного государства”, отлаженная и в целом успешно развивающаяся экономика, блестящие военные победы превратили ее в одно из передовых государств. Рази­тельно отличались от России в этом отношении деспотические монархии, соседствовавшие с ней на юге, — Персия, Османская и Цинская империи с их архаичным государственным строем и социальной структурой, отсталой экономикой, закоснелым чиновничеством. Не редкостью были случаи добровольного переселения на российские земли. Когда, например, подданные Поднебесной решили обосноваться на нашем Дальнем Востоке, то объясняли это так: мы пришли сюда потому, что “белый царь сечет спины, а желтый царь (китайский император) сечет головы”. 

— В определенной степени многонациональный СССР унаследовал некоторые принципы этнической политики. Среди них я выделил бы вопрос сотрудничества центральной власти с этническими элитами. Сейчас наш Центр истории народов России и межэтнических отношений готовит очередной коллективный труд: “Этнические элиты в национальной политике России”, в котором эта проблема рассматривается подробно от Средневековья до конца ХХ века. Кроме того, я закончил книгу “Символы и ритуалы в этнической политике России XVI–XIX вв.”. Надеюсь, что в этих работах мы сумеем в какой-то мере обобщить некоторые полезные и поучительные аспекты межэтнического взаимодействия в России.