Ниши в масштабе. Передовые научные разработки открывают перспективы для бизнеса.

— Наверное, первоначально тут сыграли роль два обстоятельства. Наша ранняя статья по материаловедению, посвященная принципам наноструктурирования металлов методом интенсивной пластической деформации (ИПД), определила целое направление в российской и международной науке, да и журнал для публикации был выбран правильный — Progress in Materials Science.

— Любой кристаллический материал можно представить в виде колоса пшеницы, состоящего из зерен-кристаллов микронных размеров. Еще в 1950-е годы теоретики показали, что если размер зерна очень маленький, то многие свойства материалов меняются. Но для их получения нужны были специальные методы. В 1980-х профессор Герберт Гляйтер из Германии первым синтезировал наноматериал из порошинок. Он показал, что консолидация очень малых частиц приводит к образованию объемного нанокристаллического материала, и с тех пор считается пионером темы, к которой возник бурный интерес со статьями в Nature и других престижных журналах. Целый ряд его экспериментов дал потрясающий эффект, но образцы были получены столь крохотные, что говорить о каком-то практическом использовании было невозможно. Поэтому ставился вопрос: а есть ли другие пути создания таких наноматериалов? В нашей ранней публикации, ставшей впоследствии высокоцитируемой, было показано, что возможно получить нанокристаллический материал путем особой деформации. Такие методы были известны, хотя практически не использовались. Мы применили специальные режимы деформации и получили материал с действительно новыми свойствами. Одно из них — сверхпластичность, когда металл тянется, как резина, и его можно формовать при нагреве, как пластмассу, а при комнатной температуре он становится очень прочным. 

— Поначалу это совершенно никого не заинтересовало. Немного позже, в середине 1990-х, мы опубликовали еще пару статей в зарубежных журналах, и к нам стали обращаться, присылать факсы с просьбой: а можно к вам приехать? В те годы границы уже открывались, меня пригласили сделать доклад на конференции в Америке, потом во Францию позвали на несколько месяцев поработать. 

— Тогда не понятно было, что это за уровень, кроме того, наша тематика — междисциплинарная, я подобрал группу разных специалистов, и трудно было где-то в другом месте это повторить. Первое серьезное признание наши работы получили в 1997 году, когда меня пригласили с ключевым докладом на профильную международную конференцию в Праге. Вот после него народ действительно загорелся. Все увидели, что есть потенциал для научного прорыва. Понравилась сама идея получения образцов предложенными методами. Но самый бум начался, когда в 2000 году на основе наших первых работ мы опубликовали аналитический обзор в журнале Progress in Materials Science. Потом провели в Москве небольшую международную конференцию, на которую приехали около двух десятков зарубежных ученых высокого ранга, — это были лидеры направления, мас­титые профессора.

Сразу же в нескольких научных центрах в России появился интерес к этому направлению. Начались совместные проекты с Томском, Москвой, Санкт- Петербургом. 

— Не только ревность, но и враждебность. Недавно я баллотировался в члены-корреспонденты РАН, но пошли выступления и статьи о том, что публикационная активность, цитируемость — это дутые вещи и т.д.

— И мои, и моего американского коллеги Тэренса Лэнгдона — самого цитируемого в мире ученого в области материаловедения. Говорили: а где его практические результаты? Обвиняли в недобросовестном цитировании, когда ученые друг на друга ссылаются. Ну, а как не ссылаться, если он — лидер направления, пишет обзоры, книги?! Его ученики — профессора в ведущих научных центрах и университетах мира. Естественно, они его цитируют как классика. Так и хочется ответить этим критикам: а вы вырастите таких учеников, как у него, тогда и вас будут цитировать!

— Вполне. Я вырастил более 50 кандидатов и 12 докторов наук — они работают в Уфе, Томске, Санкт- Петербурге. Через научные исследования, организацию конференций, написание аналитических обзоров эти ученые оказали большое влияние на развитие нашего научного направления. Однажды я предложил коллегам: давайте опишем 10 мировых рекордов в материаловедении. Этот обзор вызвал особый интерес, потому что мы рассказали об уникальных научных результатах. Например, описали алюминий, который прочнее стали. Собрали другие яркие примеры удивительной пластичности, сверхпроводимости. Большинство из этих образцов были созданы в лабораториях в виде единичных экземпляров, но все равно демонстрировали научный потенциал наноматериалов, которые обладали трудно предсказуемыми свойствами. Ведь, используя методы ИПД, в наноструктурах можно добиться не только мелкого размера зерна, но, например, влиять на так называемые фазовые превращения, которые потом влияют на свойства материалов. Например, еще в середине прошлого века в Троицке был изготовлен искусственный алмаз. Помещая в камеру высокого давления черный графит, ученые меняли его атомную структуру: в экстремальном состоянии она перестроилась и превратилась в кристаллическую решетку алмаза, а сам материал стал невероятно твердым. Наш способ интенсивной пластической деформации основан на похожих принципах — мы применяем к металлам высокое давление в комбинации с деформацией и получаем целый каскад новых свойств:  сверхпрочность, пластичность, электропроводность.

— К сожалению, широкого практического применения все еще нет. Наши идеи могли бы быть востребованы в металлургии. Но ведь там совсем другие масштабы — большие цеха, нужны новые производственные линии, специальное оборудование. Прежде в стране существовали отраслевые институты, которые разрабатывали промышленные технологии, обеспечивая переход ноу-хау из лаборатории на производство. Сейчас этих институтов нет, путь от лаборатории к заводскому цеху теперь достаточно долгий, поэтому, несмотря на наши пионерские разработки в области создания наноструктурных материалов, продемонстрировать наше первенство в реальном производстве пока не удается.

— Когда ее глава А.Чубайс приезжал в Уфу, я ему рассказал, что можно добиться хорошего практического результата, он заинтересовался, но потом оказалось, что нам самим надо было искать софинансирование, индустриального партнера. От нас потребовались организационные мероприятия, пришлось бы с головой окунаться в производственный процесс, но таких лидеров у нас не было. В металлургии для создания промышленного оборудования требуются огромные усилия, все делается постепенно, по технологической цепочке — это совсем другой мир, совершенно другие принципы создания оборудования. Не нашлось таких людей, которые бы подхватили и потащили эту идею в массовое производство.

— В Америке некоторые известные компании начали эти идеи воплощать, в Китае очень заинтересовались и постоянно приглашают, но, честно говоря, нам не очень понятно, как развивать международное сотрудничество в области инноваций. 

В свое время мы предложили использование наноматериалов для медицины, в области создания имплантов и т.д. Известными медицинс кими компаниями мира были проведены испытания, вроде все заинтересованы, но и здесь до сих пор не решено, кто же нанометалл будет массово производить.

Тому же Анатолию Чубайсу мы рассказывали, что возможен переворот в медицине. Импланты из сверхпрочного материала могут быть более миниатюрными, у них есть целый ряд преимуществ. Химики в Санкт-Петербургском государственном университете разработали специальные покрытия, которые обеспечивают быстрое приживление в организме. Вроде бы такая большая ниша открылась…

— Попытки были, но для воплощения идей нужен опыт предпринимательства. Это абсолютно другая деятельность, там требуются другие качества, другие люди, которые разбираются в бизнесе. Хотя я автор многих патентов, но их лицензирование, коммерциализация — вещь специфическая. Сейчас появилась надежда, что, может быть, с помощью “РУСАЛа” мы сумеем реализовать еще одно очень интересное решение, — это проволоки для проводов нового поколения с лучшими электрическими и характеристиками и прочностью, которые пока существуют в опытных образцах. Их можно создавать из алюминия. Но наши опытные объемы — это относительно небольшие кусочки, а производственникам нужны километры проводов. С внедрением инноваций — вообще проблема. Одно дело, когда под инновациями подразумевают какие-то небольшие усовершенствования, — это сделать не сложно. Совсем другое — проекты, предполагающие технологический скачок: их очень трудно вывести в практическую плоскость. Кстати, я спрашивал японских коллег, которые изобрели новое металлическое покрытие: когда оно будет использоваться в автопроизводстве? Мне ответили, что для внедрения подобной инновации обычно требуется в среднем 18 лет. 

— Совет по науке — это совещательный орган, который представляет активно работающих в науке ученых. Недавно мы горячо обсуждали готовящийся закон о науке, уже дали комментарии к нему на 12 страницах. У нас, к сожалению, нет единого мнения по поводу того, что такое передовая наука, какая наука нужна стране, кто такие ведущие ученые, по каким параметрам их выбирать. Еще один острый вопрос: кто принимает решения в области организации науки, кто ответственность за них на себя берет? Исторически в СССР доминировала Академия наук, там были выработаны свои правила, оценку науке давали экспертные советы. Когда в 1990-х появились наукометрические показатели, их поначалу восприняли в штыки. Да и сейчас отношение к ним, скорее, критическое. Однако думать, что с помощью только экспертизы можно определить, где главное, а где второстепенное в науке, — это уже в прошлом, и без количественного анализа здесь не обойтись. 

Возвращаясь к инновациям, я все же убежден, что наши разработки получат большое практическое применение, — просто их время пока не пришло. Должны подключиться люди из сферы бизнеса и предпринимательства. Поле для их деятельности, как вы видите, есть. И большое.