Отбрось за ненужностью. Нефть помогает забыть о костылях.

— Да, город, — подтверждает Расим Тагиев, управделами Гянджинского отделения Национальной академии наук Азербайджана. — А еще это название не белой нефти, а масла, выделенного из нефти, что добывают в этих краях. На вид нафталановая нефть — обычная: черная или темно-коричневая. Но в ней содержатся до 40 полезных веществ. После очищения от разных примесей методом вакуумной перегонки и гидрокрекинга из нее получают текучее бесцветное масло, прозрачное, как слеза, без запаха, нежно растекающееся по коже. Примерно век знают о нем в мире. Подобное, слышал, нашли в Италии и на Украине и стали выпускать под брендом “Нафталан”, который мы не успели запатентовать. Но с нашим нафталаном никакой иной продукт по составу и целительному действию не сравнится. Наш нафталан лечит очень широкий спектр болезней, потому что имеет свойство антисептика, избавляет от кожных недугов, вплоть до псориаза, купирует гайморит, риниты, гинекологические неприятности, отлично справляется с суставными болями. Свежедобытую нафталановую нефть можно использовать для лечебных ванн до десятка раз, а очищенный нафталан — транспортировать, применять для лечения тех пациентов, кого нельзя привезти сюда. 

На подходе к санаториям, с которыми нас решил познакомить Р.Тагиев, мы увидели ряд скульптур, изображающих, как еще в древности люди приносили, приводили в этот край своих недужных. 

— А через две-три недели те уходили отсюда на своих двоих, оставив за ненадобностью палки и носилки, — говорит Расим Тагиев. — В городе даже Музей костылей есть — как подтверждение чудодейственных свойств нафталана. В советские времена здесь была построена чуть ли не дюжина лечебниц санаторного типа, где в месяц получали оздоровление порядка 7 тысяч человек.

— Сейчас действуют шесть санаториев, не больше, но зато появились комплексы мирового уровня — и по условиям проживания, и набору лечебных процедур. Любому смело могу рекомендовать Chinar или Garabag. За две недели пребывания там удается достичь прекрасных результатов.

На этот вопрос подробно ответил глава Гянджинского отделения НАНА академик Фуад Алиев, доктор химических наук:

— Когда нафтены (нафталановую нефть) стали изучать, прежде всего в Азербайджане, выяснили, что они близки по структуре к стеранам и стероидам, стерановым водородам. Слышали про кортикостероидные гормональные препараты? Нафталан схож с ними, поэтому обладает широчайшим спектром действия, годится даже для косметологии и как добавка для духов. Основные действующие элементы в нафталане — углеводороды, в составе которых есть циклопентанпергидрофенантрен, содержащийся во многих природных ферментах и физиологически активных веществах, в том числе в гормонах человека. Стероиды — это соединения, в которых есть углеродный скелет циклопентанофенантрена. Этот элемент и обеспечивает обезболивающий, противовоспалительный, противоаллергический, сосудорасширяющий эффекты. Нафталан влияет на интенсивность обменных процессов, вплоть до управления сперматогенезом у мужчин. Важнейшие стероидные гормоны в нашем организме — это половые гормоны, такие как эстроген, прогестерон, тестостерон, андростерон и гормон коры надпочечников кортизон. Стероидные группы оказывают основное физиологическое действие на организм, поэтому нафталанотерапия — мощнейшее средство для лечения болезней скелетно-мышечной системы, сосудистых и кожных недугов, дисфункций нервной системы, урологических, гинекологических и лор-заболеваний. У нас в отделении не первое десятилетие ведется изучение нафтенов, и его надо продолжать и развивать по целому ряду причин. Например, потому, что в нафталановой нефти есть и канцерогены, которые следует непременно удалять, прежде чем применять нашу нефть как лекарство. Такие исследования нужны миру, не зря недавно в санатории Garabag прошла Международная научная конференция на эту тему. 

— В НАНА защищены около 50 диссертаций по теме “Нафтены” и будут защищены еще, ибо нафталановая нефть полна тайн, — дополнил рассказ вице-президент Национальной академии наук Азербайджана Ибрагим Гулиев. 

Недавно И.Гулиев и его коллеги вместе с московскими учеными получили награду международной экологической премии EcoWorld — орден “За спасение жизни на Земле” — за разработки, связанные с получением метановых газов из естественных и искусственных источников. А еще Ибрагим Саидович несколько месяцев назад возглавил Институт нефти и газа. Создание такого исследовательского центра, честно говоря, меня удивило, ведь в Азербайджане уже давно действует множество структур, которые занимаются нефтью и газом. Зачем нужен отдельный институт?

— Его коллективу поручено анализировать ситуацию, которая сложится через 20-30 лет с добычей, использованием нефти и газа, — пояснил Гулиев. — Это — работа на будущее. Мы не занимаемся изучением современных месторождений и спецификой их эксплуатации — мы смотрим дальше. Через 20-30 лет кончится эра нефти, которую добывают близко. Газ-конденсат сейчас берут с глубины 7 км, но уже найдено в Мексиканском заливе месторождение ниже 10,6 км. Глубина и горизонтальная длина скважин все время увеличиваются. Поэтому одна из приоритетных тем института — нефть и газ, что залегают на глубине от 7 до 14 км. Наша задача — оценить ресурс, качество образующейся там нефти, просчитать, есть смысл ее добывать или, может, сланцевая нефть будет дешевле? Для такой оценки у нас в Академии наук есть хорошая аналитическая база, мы обладаем всеми современными методами исследований, в том числе и на основе новых физических принципов.

Вторая проблема — газогидраты. На дне Каспия — залежи сухого льда, который на 90% состоит из метана. В 1986 году мы впервые в мире вместе с учеными ВНИИОкеангеология им. И.С.Грамберга, что в Санкт-Петербурге, подняли этот лед, и он здесь на столе горел, ведь это — метан. Но поскольку у нас много других источников газа, эта тема в республике была забыта. Но мир занимался газогидратами — было принято до полутора десятка национальных программ, в прошлом году первую опытную партию газогидрата добыли японцы в своих прибрежных морях. А вообще открытие принадлежит российским ученым — Ю.В.Макогону с группой Н.В.Черского. Они в зоне вечной мерзлоты на Мессояхском месторождении в Ямало-Ненецком автономном округе впервые добыли их. Вслед за японцами эту технологию начали использовать китайцы. 

— Это неважно — для образования газогидратов нужны давление и температура. Какое бы сверху теплое море ни было, оно все равно на глубине достаточно холодное. Газ этот пока для добычи будет дороже, чем тот, что берем с небольших глубин. Но газогидратов много, минимум триллион с лишним кубических метров. Вот мы и смотрим, есть смысл их добывать и когда это будет экономически целесообразно. 

Третья задача нашего института — экология нефтяной промышленности, которая наиболее опасна для планеты. Тут работы бесконечно много.

— Похоже, что они уступят первенство климатическим катаклизмам. Весь мир озадачен температурными изменениями, выбросами парниковых газов, резкими погодными колебаниями, усложняющими людям обеспечение себя продуктами питания. Недавно я как сопредседатель организационного комитета конференции “Дегазация Земли: геология и экология” был на этом форуме в Москве. Там серьезно обсуждали эти проблемы, потому что масштабы освоения природных ресурсов все время увеличиваются и по интенсивности, и по количеству, и по мощности применяемых средств. А природная оболочка планеты очень хрупкая, она постоянно подвергается разрушению, несмотря на все Киотские протоколы. Обыватель ощущает это через дикую жару в Москве, внезапный град в Ташкенте, снег в Турции… А ученые понимают, что человек ничего не может поделать с климатом, — это глубинные процессы. В значительной степени они связаны и с работой нефтегазового сектора, с антропогенным влиянием. Но эти связи надо прояснять на уровне фундаментальных исследований. Желательно международными командами, потому что климат не замечает государственных границ. И в этом отношении я чрезвычайно доволен нашими взаимоотношениями с РАН, российской наукой. Например, с РФФИ у нас сейчас реализуется 21 совместный грант. Разнообразна тематика, бóльшая доля — по наукам о жизни, где на первый план выходит молекулярная, клеточная биология. Хорошо, что будет увеличено число прикладных исследований. Государство многое делает для развития науки, а наша задача — дать ему новые технологические подходы для ответов на вызовы времени.