В начале года жители северной столицы отмечают две памятные даты: 18 января 1943 года была прорвана блокада Ленинграда, а 27 января 1944-го город на Неве, на улицы которого ни разу не ступала нога завоевателя, был полностью освобожден от фашистской осады. Одно из свидетельств человеческой стойкости в блокадные дни — воспоминания академика Бориса Борисовича Пиотровского, более четверти века возглавлявшего Государственный Эрмитаж. В 1988 году он рассказал о жизни и работе ученых в осажденном городе в интервью автору этих строк, причастному к написанию трех книг о ладожской Дороге жизни: “Ради тебя, Ленинград”, “Солдаты Ладоги” и “Разорванное кольцо”. Они были представлены на выставке публикаций к 70-летию прорыва блокады Ленинграда в Обнинске. Интервью академика Б.Пиотровского предназначено для очередной, четвертой, книги.
Новый 1942 год я встретил с моим учителем, директором Эрмитажа, академиком Иосифом Абгаровичем Орбели. Я сопровождал его на Ленинградское радио, где он рассказал о том, как многовековая культура человечества продолжала свою борьбу с фашизмом в блокадном Ленинграде. Так, 19 октября 1941 года мы отметили юбилей Низами Гянджеви. Артиллерийская канонада не смогла заглушить его стихи, написанные 800 лет назад. А 10 декабря было проведено заседание, посвященное 500-летию Алишера Навои. Стихи великого поэта прозвучали в переводе сотрудника Эрмитажа Николая Лебедева — он очень ослаб от голода, но нашел в себе силы прочитать и свои переводы, и оригиналы.
После выступления Орбели по радио я проводил его в бомбоубежище. Как раз на Новый год был обстрел. Орбели преподнесли в качестве новогоднего подарка тарелку со спичками — он много курил. На новогоднем столе было что-то вроде каши из раскрошенного хлеба с пшеном и блюдце столярного клея.
Затем в новогоднюю ночь я ходил проверять противопожарные посты в Эрмитаже и разносил кипяток дежурным. Они находились на втором этаже, где были залы, которым вражеские снаряды наносили наибольший ущерб. Моей резиденцией являлся Арапский зал Зимнего дворца, рядом с Малахитовым залом и так называемой столовой — той самой небольшой комнатой, где было арестовано Временное правительство. После обхода вверенных мне помещений я дежурил здесь, присев на ковры. Во время тревог, которые иногда длились до семи часов, у сотрудников Эрмитажа под рукой всегда были книги. Мы держали их в сумках для противогазов. Орбели, как начальник объекта, сердился: “За пояс надо книги совать!”. Ночью мы читали при свете карманного фонарика.
Помнится, в ожидании бомбежек мы встречались с профессором Борисовым в Ротонде, на границе наших пожарных постов, и читали друг другу курсы лекций. Он с увлечением рассказывал об основных проблемах семитологии, а я — о своих археологических раскопках. Это поддерживало наши силы и не давало нам расчеловечиться.
Ленинградцам был дан приказ: на случай, если город будет взят немцами, взорвать наиболее важные предприятия и организовать внутреннее сопротивление врагу. Мы не думали о дурном исходе, но конечно же облазили весь Эрмитаж, выясняя, где можно было бы спрятать не только ценные вещи, но и людей. На чердаках были такие места, куда никто не проникнет. Для этого пришлось бы заложить ходы туда и пользоваться только веревочными лестницами. И ни одна бы собака-ищейка не нашла! Но ленинградцы не верили, что город будет сдан…
Несмотря на бомбежки и обстрелы, жизнь шла обычным порядком. Я писал свою диссертацию, обрабатывал материалы по Кармир-Блур (место в Армении, где обнаружены остатки древних поселений. — О.Ч.), составлял урартский словарь, и даже ходил на концерты. Однажды — это было 23 октября 1941 года во время концерта Чайковского — начался сильный артиллерийский обстрел, и во время исполнения “Итальянского каприччио” тряслись люстры от разрывов снарядов. Вообще, во время бомбежек случались интересные эпизоды, не лишенные красоты. Впечатляющей была картина, когда на пляж Петропавловской крепости падали зажигательные бомбы или когда они освещали площадь перед Биржей, в то время как на самом здании факелом горела деревянная наблюдательная вышка.
Конец декабря принес первые смерти. К моим пожарным обязанностям прибавилась еще и обязанность служителя морга. По ночам из бомбо-убежища приходилось переносить покойников. К этому времени были уже выключены водопровод и свет. В начале января 1942 года я сильно заболел простудой, лежал в холодной квартире у профессора Эрмитажа Натальи Давыдовны Флитнер. Поддерживали друг друга научной работой, обсуждением различных научных тем, читкой своих произведений. Все это способствовало выздоровлению. Откровенно говоря, в самые трудные минуты меня подстегивала одна мысль: если погибну, то все, что мне удалось узнать, что еще не стало достоянием науки, пропадет навсегда, и кому-то потом придется начинать все сначала.
Я эвакуировался из Ленинграда через Ладогу с командировкой в Ереван в кармане. Это было 30 марта 1942 года. Лед был залит водой у берега, но еще хорошо держал. Запомнилась громадная масса людей, ожидавших погрузки. Я ехал на машине с академиком Орбели и другими сотрудниками Эрмитажа. Музейные экспонаты перевезли еще раньше.
В Новой Ладоге меня накормили жирным супом, после которого у меня начались жуткие колики. Из-за болей в желудке я бросил свой багаж — все, кроме чемоданчика с рукописями. К счастью, позже обнаружил брошенные вещи: кто-то заботливо погрузил их вместе с другими чемоданами в последний вагон.
В пути я не мог ничего есть — организм не усваивал пищи. В Ереван приехал с распухшими ногами. Но все же пересилил себя и пешком пошел к месту раскопок. И неожиданно опухоль спала, только иногда потом появлялась вновь. Врачи сказали, что это следствие длительного отсутствия витаминов. Нельзя было сразу есть жирный суп — к такой пище надо было сначала привыкнуть.
Раскопки Кармир-Блур были возобновлены, и я с жадностью набросился на работу. Горжусь тем, что этот мой труд, начатый в блокадном Ленинграде, после войны был отмечен Государственной премией.
Борис Борисович Пиотровский (1908-1990) — советский ученый-археолог. Родился в Санкт-Петербурге. Окончил факультет языковедения и материальной культуры ЛГУ. Область интересов — урартская история и культура. С 1930 года принимал участие в научных экспедициях в Армению. В 1941-1942 годах пережил блокадную зиму. Награжден медалью «За оборону Ленинграда». С 1964 по 1990 год был директором Эрмитажа. Сын академика, член-корреспондент РАН Михаил Пиотровский, продолжает дело отца.
Олег ЧЕЧИН
Фото с сайта http://www.persons-info.com
Нет комментариев